– Харе пялиться, копай ужо, стемнеет вскоре.
Айан был бессилен исправить что-то в своем положении. Мягкая земля приняла его холодно, остудила ноющее тело, чуток полегчало. Почитай месяц нечеловеческих истязаний и пыток с тех пор, как его близ Казани нагнали подручные Семенова и пленили, наконец-то заканчиваются. Он спокойно принял зловещий поворот судьбы онемевшими душой и телом. Покорился. Кабы даже знал, где упрятали добро Бабуня с Кудеяром, все едино – не выдал бы. Зла на Фрола не держал: не уберегся от повторной злосчастной встречи, так и поделом мне, дубине. Одно благо – не дошел тогда чуток до Дуняши, не выказал место ее обитания с детками да дедом Кузьмой. Не вышло попрощаться, но, как говорят на Москве: "Что ни делается, все к лучшему". Охотник не дозволял ни капли жалости к себе, чтоб уйти достойно: пусти в ход "саха ньоҕой", и ни одна тварь не добьется желаемого. Одно чудовищно несправедливо и огорчительно – не думал, что помрет эдак заживо погребенным, куда еще гнуснее. Чем прогневал творцов, что не дали полный век прожить и забирают в нижний мир? Да, не милостиво подыхать одному среди недругов вдали от дома. И не между небом и землей по обычаю народа саха схоронят, а вот так, грязно, под землю, в самое пекло к гадким демонам, что питаются душами. А как без жертвенного коня – друга-спутника, и без ножа, и без лука со стрелами? Эта крайняя подлость Фрола более всего не давала покоя. Но Айан гнал прочь бессильный гнев и обратился к доброй памяти, как бы прокручивая жизнь назад, и всплыло до умиления, как наяву, родное живописание: тайга – девственные, бесконечные, дремучие леса, кедры высотой с небо. Белочки играются, перескакивая с ветки на ветку, пряча друг от друга кедровые шишки. Медведь – таежный хозяин, пыхтя, ступает своей тропою, легко преодолевая горы валежника. Лайка загнала соболя на одиноко стоящее дерево и горделиво призывно лает хозяину – гляди, что я тебе добыла. С отвесной скалы видна полноводная речка с прозрачной водой, бежит себе перекатами, унося с собой все горести и печали. Хватило сил дать себе волю помечтать, пусть уже о несбыточном, но все ж отрадно. Будто потянуло дымком – это на стойбище дядья с братьями жарят на костре только что освежеванного оленя – невиданное, удивительное же событие: путник Айан, пройдя трудными долгими тропами, исходив за много лет иноземные страны, города, селения, дойдя по большой воде на другой конец земли, повстречав люда разного и доброго, и злого, сподобился вертаться домой. Есть что порассказать сородичам – все в радостном предвкушении. А вот и отчий дом. Постаревший отец сидит на табурете возле камелька, перекинув ногу на ногу, в зубах потухшая трубка, щурясь, внимательно рассматривает подаренный Айаном оттоманский кинжал. Мать в цветастом платке на плечах (тоже дар блудного сына), взбивает сливки, подсыпая землянику. Ласково улыбается и не больно шлепает по ладошкам Айана – не лезь под руки, не хватай. Э-эх, сейчас бы искупаться в солёном озере, раны подживить, подкрепиться опосля. М-м, күөрчэх с оладушками и испить бы быырпах!