С тех пор минуло каких-то шесть лет, и закадычные подружки не виделись целый год, что ничуть не умалило их сердечной привязанности. Оказавшись в комнате, которую до замужества Сафира называла своей, принцесса разогнала толпу служанок и осталась наедине с той, кто могла заменить их всех. Карин усадила госпожу на высокий стул перед зеркалом и, не гнушаясь работы парикмахера, принялась заплетать ее прямые, тяжелые волосы в сложную прическу, подобающую предстоящему совету. Все это время она не переставала говорить, а Сафира – слушать. Обе получали от процесса огромное наслаждение и сетовали лишь на то, что скоро им придется на время умолкнуть, чтобы внимать занудным речам короля и его сподвижников. О чем бы ни пошла речь на совещании, Сафира не сомневалась: ей это совершенно не интересно.
– Ну и как тебе замужняя жизнь? – поинтересовалась Карин, когда волосы госпожи приобрели подобающий вид, а простое темно-синее платье, заранее приготовленное прислужницами, заняло свое место на тонком стане Сафиры. До совещания оставался почти час – вполне достаточно, чтобы выяснить все интимные подробности.
– Как будто ты не знаешь, как это бывает, – усмехнулась принцесса, намекая на многочисленные любовные истории Карин. Пожалуй, в этом было единственное различие между подругами, если, конечно, не считать происхождения.
– Знаю, да не все, – парировала вер Келла. – Я никогда не жила ни с кем дольше месяца. По-моему, это должно быть очень скучно.
– Ты ошибаешься. Но если тебя так мучило любопытство, почему не приехала в Массао навестить свою опальную госпожу? – в словах принцессы чувствовался упрек, хотя она сама приказала своей первой даме оставаться при дворе якобы для того, чтобы следить за новостями. На самом деле Сафира знала, что в такой глуши, как Массао, Карин просто сошла бы с ума от нехватки развлечений и сексуальных партнеров, даже если бы предлагала свое тело каждому встречному и ежевечерне устраивала шумные оргии разом со всем смертным населением окрестных деревушек.
– Я бы там умерла, – заныла вер Келла, в ее изумрудных глазах плескался непритворный ужас перед жизнью затворницы. Аппетиты этой дамы не могла удовлетворить даже праздная жизнь двора. – Это ты у нас всегда была скромницей, от мужчин шарахалась, как от дурной болезни.