Белый танец, или Русское танго́ - страница 9

Шрифт
Интервал


Едва вернулись, ты завалился в постель. Спал беспробудным сном. Проснулся среди ночи, выпил брусничной воды и опять заснул. И потом несколько дней был не то в полусне, не то в забытьи.

Оживился ты через неделю. Сердце и душа пришли в лад, и однажды под утро явились стихи:

                          Духовной жаждою томим,
                          В пустыне мрачной я влачился,
                          И шестикрылый серафим
                          На перепутье мне явился;
                          Перстами лёгкими как сон
                          Моих зениц коснулся он:
                          Отверзлись вещие зеницы,
                          Как у испуганной орлицы.
                          Моих ушей коснулся он,
                          И их наполнил шум и звон:
                          И внял я неба содроганье,
                          И горний ангелов полёт,
                          И гад морских подводный ход,
                          И дольней лозы прозябанье.
                          И он к устам моим приник,
                          И вырвал грешный мой язык,
                          И празднословный и лукавый,
                          И жало мудрыя змеи
                          В уста замершие мои
                          Вложил десницею кровавой.
                          И он мне грудь рассёк мечом,
                          И сердце трепетное вынул,
                          И угль, пылающий огнём,
                          Во грудь отверстую водвинул.
                          Как труп в пустыне я лежал,
                          И Бога глас ко мне воззвал:
                          «Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
                          Исполнись волею моей,
                          И, обходя моря и земли,
                          Глаголом жги сердца людей».

В те зимние дни ты подолгу сидел у камина, глядя в огонь. Языки пламени, ровно летучие крылья, уносили тебя в открывшиеся тебе на перепутье сокровенные дали. И первое, что являлось, – картины всемирного потопа. Никакое полотно, никакая гравюра не могли передать и малой доли того ужаса, который охватывал земное пространство, вмиг обращённое в океан. Ты цепенел и сейчас, вжимаясь в кресло, словно это и тебя, как былинку, уносит в разверзшуюся бездну всесокрушающая божественная стихия.