– Ну ты и дурень, – покачивал головой незнакомец. – Тебя бросили, а ты перед предателями икру мечешь. Я-то пойду, а тебе в этой жиже навозной век вековать.
А кто говорил, что служба бывает исключительно приятной? Вот именно что никто! Мухтар прекращал лаять, переходя на монотонное рычание. Показывал незваному гостю свое презрение и готовность в любой момент вцепиться обидчику в глотку.
– Ну и лежи себе! – сдавался, наконец, человек. Перекидывал через забор жалкую свою подачку и уходил. До следующего раза.
Наведывался нечасто – в неделю раза три. И начинал все заново.
– Я ж к тебе со всей душой, сам посуди! Хожу прям по расписанию. Угощенье приношу, заметь, а мне это нелегко достается. Чего хочу? А чтоб я сам знал!
Постепенно активные военные действия перешли в состояние затяжной вялотекущей обороны. Мухтар потявкивал, пару раз в течение визита уже без особого энтузиазма кидался на забор. Время от времени рычал, предупреждая о своем присутствии. К категории идиотов он не относился, а посему на мелкие провокации не поддавался. Ждал крупных. Не так чтобы очень, но ждал. Временами отсиживался в своем «танке», беззлобно скалясь на нахала через люк. Чувствовал себя если не танкистом, то как минимум пограничником в дозоре. Только попробуй сунься! Мы свой хлеб по полной программе отрабатываем. А чужого нам не надо.
Николай дивился собачьей верности. Ведь кинули беднягу. Элементарно кинули! Ладно бы хоть по-честному – выпустили из вонючего загона на все четыре стороны. Так нет же! За преданность вручили псу бессрочную путевку в ад. А как еще можно назвать загон три на три метра, с трех сторон огороженный ветхим забором, а с четвертой примыкающий к западной стороне дома? Ни травинки кругом, ни былинки. Ни солнечного лучика.
Красавец овчар едва помещался на голом пятачке вместе с нелепой, явно не соответствующей его размерам будкой. Ел, пил, спал тут же. Как и естественные потребности справлял. Прямо себе под ноги – все равно больше некуда. Дожди размывали собачьи экскременты по всей территории. Солнце практически не проникало в зону стихийного бедствия, освещая лишь облезлый фронтон дома да форточки на давно не мытых окнах.
Бедолага страдал от собственных испражнений: язвы на лапах не поддавались самолечению. А на более-менее сухой крыше долго не высидишь: и места мало, и люк, чтоб ему пусто было, вытянуться не позволяет.