– Значит, ты, дядя, хорошо вов… во-евал! – мальчик с восхищением смотрел на этого большого и сильного мужчину. А тот поднялся, взял на руки Антона.
– Значит, хорошо воевал. А как нашего героя зовут? И где мы живём?
– Харитонов я, а зовут Антошка, я тут везде живу!
– Э, братец, везде! Так не бывает, где твоя мамка?
– Бывает, бывает! Нет у меня мамки, у меня Вера есть!
– Ну и где же твоя Вера живёт?
Антон вытянул ручонку и показал в конец коридора, навстречу им шла молодая девушка.
– Вера, Вера, я здесь! – увидев её, закричал мальчик и потянул к ней руки.
– Ой, товарищ майор, простите, он ко всем лезет. Наверное, и к вам приставал? Антоша, как тебе не стыдно! – Вера извинялась за малыша.
– Что вы такое говорите! – майор нехотя отдал мальчика. – У него на самом деле нет родителей?
И пока они шли к комнате, Вера кратко поведала историю мальчика.
– Скажите, Вера, а можно я ещё приду к Антону? – спросил майор, потом повернулся к малышу: – Антошка, можно?
– Можно, можно! – Антон даже слова не дал сказать Вере, та только плечами пожала.
– Вот, видите, он сам ответил!
Вера повернулась и, уводя малыша, пошла к своей комнате, Антон у двери повернулся и на прощанье помахал военному дяде ручкой.
Что-то защемило в груди майора, дышать стало трудно, к горлу подкатил горький ком, на лбу капли пота выступили, он опёрся о стену коридора. Постоял минуту, пока боль отпустила сердце, и, придя в себя, покинул барак.
В ту ночь не спал майор, перед глазами жена и сын стояли. Ваньке его столько же, сколько и этому мальчику было. И похожи они. Там, в общежитии, Антона на руки взял, а внутри всё перевернулось. Запах ребёнка, руки его на своей шее помнил. Пятнадцать лет прошло, когда вот также сына на руках держал. Думал, в душе всё умерло. Нет! Вернулось!.. Ванька, сынок!..
Перед самой войной его на западную границу служить направили, к месту службы с семьёй прибыл. А через неделю, 22 июня 1941 года, при первом авианалёте казарму, где семьи офицеров жили, бомбой накрыло, под развалинами все остались, и сын, и жена его. Андрей дозоры проверял, бой на границе принял. Бог сберёг его тогда, чтобы потом мстил за семью. Когда их к заставе прижали, сам всё увидел и простился с семьёй, хотя хоронить было некого и некогда. С ненавистью четыре года жил, ненависть эта и берегла его. С немцем сполна рассчитался, а вот боль потери не отпускает до сих пор.