раньше он читал и писал именно так, а не иначе. Когда я высказала предположение, что, читая вслух, он тем самым хотел получить обратную связь со стороны взрослых, Пол возразил, что взрослые тут ни при чем –
ему самому нужно было слышать слова, чтобы понять, правильно ли он все делает.
Это исследование создало особую связь между нами; и я, и Пол живо интересовались работой друг друга, и оба с превеликим удовольствием следили за тем, как он растет и развивается. Я стала ценить в своем сыне определенные качества, которые в противном случае остались бы незамеченными».
В 1960 году, когда я впервые начал делать заметки о Лизе, я не думал, что собираю данные, провожу исследование или готовлюсь написать книгу. Я был заинтригованным и восхищенным взрослым, который (как и миссис Биссекс) просто «обожал все записывать». Обычно это были письма друзьям или личные заметки, копии которых я рано или поздно тоже отправлял друзьям. Сначала у меня и в мыслях не было превратить эти письма и заметки в книгу; в самом деле, когда моя подруга Пегги Хьюз заметила, что я могу и должен это сделать, я счел эту идею невозможной и абсурдной.
Как преподаватель (я учил подростков и десятилетних детей), а также как друг многочисленных детей моих сестер, приятелей и знакомых, я подозревал, что от очень маленьких детей могу научиться некоторым очень интересным и важным вещам. В то время я преподавал в школе, в пятом классе. Весной я взял за правило каждый день, до начала занятий, наведываться в группу трехлеток. Но Лиза была еще младше, всего полтора года. Никогда в жизни я еще не проводил столько времени с таким крошечным ребенком. Поэтому я был чрезвычайно заинтересован всем, что она делала, и с каждым днем все больше удивлялся и восхищался ее мастерством, терпением, трудолюбием, умом и серьезностью. Если я и смотрел на нее пристально, то не глазами человека, разглядывающего образец под микроскопом, а скорее с тем чувством, с которым я тем летом любовался заснеженными горами Колорадо по ту сторону долины – со смесью интереса, удовольствия, восхищения, благоговения и изумления. Я наблюдал за чудом и в какой-то мере сам принимал в нем участие.
Но позвольте мне снова вернуться в мир современной науки, в которой вертятся большие деньги и в которой (как говорят) нет места оценочным суждениям, – в данном случае, в лабораторию мозга, упомянутую ранее. В моем сознании звучит гуманный и разумный голос Миллисент Шинн. Кажется, что вещи, которые он шепчет, настолько очевидны, что о них едва ли нужно говорить вслух: «…можно подумать, будто наблюдать за детьми означает что-то делать с ними»; «Вся ценность наблюдения пропадает, как только наблюдаемые явления теряют простоту и непосредственность»; «Излишне говорить, что ни один компетентный наблюдатель не станет каким-либо образом вмешиваться в жизнь ребенка…». Какая горькая ирония – особенно последнее замечание!