– Ну что, пойдем сегодня к подружке твоей?
Она кивнула.
Девочка моя недоверчивая, ненаглядная…
Солнце мое, звездочка моя в синем пустынном небе… Жаль, я не поэт, не умею написать тебе стихов о том, как ты дорога мне, о том, как скрашиваешь эту мою проклятую бесполезную жизнь. Но все ж спасибо тебе за то, что ты есть в этой жизни. Да…
– А к Елене бы ты и вправду съездил бы, не помешало б, – сказала она после паузы с кротким упреком в голосе и ласковой насмешкой в глазах.
Я отвел взгляд. Надо будет сделать, конечно, не тянуть же до бесконечности. Надо будет сделать…
Наверное, глупо и совсем по-детски вот так вот все откладывать и откладывать эту встречу. В конце концов, не все знакомства и контакты в нашей жизни приятны и располагают к дружеским посиделкам за чашечкой кофе у камина.
Но сама мысль о необходимости видеться, разговаривать и обмениваться рукопожатием с этой женщиной навевала легкую тошноту. Колючие глаза, колючий жесткий голос, не лишенный, впрочем, какой-то завораживающей, необъяснимой притягательности, длинные хрусткие паучьи пальцы с ухоженными, всегда накрашенными бесцветным блестящим лаком ногтями, тщательно уложенные короткие и совершенно седые волосы – в ее-то возрасте… Некрасивое тонкое лицо и такая же тонкая хрусткая фигура, излишне тонкая, до ощутимой физической неприятности.
Эта женщина не просто мне не нравилась. Она вызывала какой-то иррациональный, топкий мучительный страх, смешанный с ощущением бесконечной, непоправимой и непреодолимой чуждости ее, инородности, далекости от всего того, что я знал, чем жил и на что надеялся.
В свою очередь, я категорически не понимал ее образа жизни, взглядов и устремлений… Что, конечно же, не могло быть причиной для невыполнения давнего обещания, данного мной Марийке. А значит, следовало в который раз собрать негустую нашу волю в кулак и заняться делом: реальным делом, а не всегдашним молчаливым нытьем в воображаемую жилетку.
Мысленно я дал себе зарок не позднее завтрашнего утра позвонить Елене и договориться о встрече. Тянуть с этим столько времени уже действительно становилось неприличным.
– Хорошо, лапа, как скажешь, – покорно согласился я, а Марийка удивленно приподняла тонкие брови: с чего бы это я стал вдруг таким уступчивым…
Время до означенных шести часов пролетело быстро (верней, не до шести даже, а до пяти с четвертью, на которые мы порешили выходить из дому). Разные хозяйственные дела, давно уже откладываемые «на потом» и вот наконец подступившие к горлу: хоть режь, а делать надо, – пробежка до ближайшего супермаркета, несколько телефонных звонков и в их числе – бесплодная попытка связаться с Еленой (я испытал какое-то стыдное облегчение, когда она не взяла трубку), – и вот уже пришла пора торопливых сборов: на часах ровно пять.