Дом? Теперь дом всегда там, где она. А без нее – не будет мне дома.
Банально, да? Наверное, очень; в общем-то, я сам догадываюсь, что банально.
Но ведь это же правда, не самообман, не лукавство, не романтические бредни юнца-первокурсника, ведь это же правда, самая настоящая, потому что я так чувствую, потому что я это знаю… Потому что я просто еще привык себе верить.
И поэтому-то даже в Багрянцы, к родителям, Настене, Женьке, тете Лёне уезжать не хочется. Потому что все это, такое дорогое, такое любимое все-таки теперь не дом мне, не истинный мой, подлинный дом.
Впрочем, с чего это я, интересно, взял, что сразу в Багрянцы, к отчему порогу?
Наивно.
Сначала – в Центр, в один из наших сумасшедших, суматошных, всеми мировыми проблемами сразу озабоченных технополисов. С докладом-с.
А как же еще?
Ведь та работа, которую я делал, касалась не меня одного, ведь от результатов исследований, что я проводил, зависела судьба столь многого. И, наверное, в первую очередь – судьба моей страны и, значит, судьбы всех близких мне людей.
Конечно же, я был не один такой – рыцарь без страха и упрека, с обоюдоострым кинжалом у пояса, полами серого плаща подметающий грязный асфальт. Но, полагаю, что нас действительно было немного. Вероятно, даже не более десяти? Не знаю. Эта информация была для меня закрытой, – и я прекрасно понимал, почему.
Э-хе-хе. Как там писали классики? «Цена шпиону без резидента дерьмо»? Угу. Надо полагать, действительно дерьмо. И что бы я делал без Маргариты?
Чем-то она напомнила мне Витку – такая же холодная, уверенная в себе, такая же ощутимо находящаяся «на своем месте». Интересно было бы узнать, как она во все это ввязалась. Может быть, местная, а, может быть, тоже уроженка Анклава?
Забавные все-таки существа меня окружают.
Я наконец-то добрался до дома. Никаких там домофонов или хотя бы древнего кодового замка, открывающего дверь от хорошего пинка ногой, тут отродясь не было. Вот что значит окраины! Старина…
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошел в прихожую, – это постеленное прямо на полу маленькое розовое одеяльце, ветхое и трогательное, в такие, кажется, раньше заворачивали младенцев. Сейчас на одеяльце расположилась Марийка – прислонясь к стене, поджала колени, обхватила ноги руками, – совсем как маленькая терпеливая девочка, ждущая матери.