За прошедшее с моей насильственной вербовки время, у нас с графом сложились несколько необычные отношения. Я признавал его власть и терпел её безропотно. Он же поначалу относился ко мне как к перевербованному агенту, с известной долей осторожности. Возможно, будь у него время, он бы попытался привлечь меня на свою службу более изощрённым способом, не прибегая к прямой силе, но что случилось, то случилось. Однако, за прошедшие месяцы его отношение ко мне несколько изменилось. Я видел, что ему нравилось вести со мной длительные беседы. Теперь он относился ко мне, пожалуй, как к своему ученику, которого стремился поучать и наставлять. Несмотря на используемые им методы и железную хватку, де Кревкер казался мне человеком умным, знающим и по-своему честным. Добившись того, что я стал пользоваться доверием Лозинского, граф не требовал, чтобы я подслушивал и подглядывал исподтишка в замочную скважину, для этого я, по его мнению, был слишком ценен. Вместо этого я должен был либо доводить русским именно ту информацию, которую граф считал нужным им предоставить или при случае выведать у русских их секреты, коли представится возможность. Пару раз я действительно принёс пользу Франции, не нанося при этом особого вреда России. Остальное время я снабжал моего шефа ничего не значащими слухами, часть из которых выдумывал сам. Зато в посольстве я стал своим человеком, близко сошёлся с Фёдором, у которого учился русскому языку и кого по-прежнему таскал по злачным местам Парижа. К тому же, я стал настоящим экспертом по России и часто составлял бумаги для графа по тем или иным вопросам.
Конечно, если отбросить фиговый лист, коим я прикрываюсь, то моя деятельность была обыкновенным шпионажем. Бывали минуты, когда я, прошлый, себе нынешнему постеснялся бы подать руку. С другой стороны, в секрете служили люди не мне чета. Если на то пошло, то среди моих соратников числились особы весьма и весьма известные. К примеру, тот же Пьер Бомарше – драматург и публицист. Так что я стоял в длинном ряду людей, вершивших тайные дела. Проще говоря, шпионил и получал за это жалованье.
И как раз, накануне описываемых выше событий, де Кревкер поручил мне одно деликатное дело. Он подозревал, что кто-то из мелких чиновников, имеющий доступ к секретным документам министерства иностранных дел, снабжает русского посланника тайными сведениями, потому что тот был хорошо осведомлён о шагах, предпринимаемыми французской дипломатией в отношении России до того, как они реализовывались. В подозреваемые граф зачислил почти десяток человек. Слежка за ними результата не дала, никто из них не транжирил деньги, полученные ценой предательства, и не пропадал вечерами в подозрительных местах. Вот тогда-то мне и было поручено выявить предателя. Почти две недели я рыл носом землю, пока не решил-таки эту клятую задачу. Хорошо, что мы встречались с графом редко, в разных местах и по особым дням, поэтому я ещё не сообщил ему о выполнении задания. Теперь, это повышало мои шансы в поисках благосклонности де Кревкера.