Лейб задумался, подбирая слова. Он уже не раз сталкивался с тем, что людей пугала идея языка, который не принадлежит ни одному народу, ни одному государству.
– На мой взгляд, эсперанто по сути своей аполитичен, – ответил он, с некоторым упрямством смотря в глаза Георгию. – Это инструмент для общения и единства, для взаимопонимания. Конечно, в нём можно увидеть угрозу, если подходить с недоверием и искать подоплеку, но для нас это просто язык. Мы пытаемся построить мосты там, где их ещё нет.
– А в каком направлении вы строите эти мосты? – с едва уловимой усмешкой спросил Георгий, и Анна заметила странное выражение в его глазах. Ей почудилось, что за этим вопросом скрывается нечто большее. Вопрос был столь обыденным, но интонация… В ней было что-то провокационное.
Лейб нахмурился.
– В направлении сотрудничества, – ответил он, чувствуя, что новый знакомый не просто интересуется темой. – Мы считаем, что люди могут и должны быть ближе, несмотря на все политические разногласия. Только представьте: жители Европы, Азии, Америки могут общаться, без посредников, сразу находить общий язык.
– Согласен, – сказал Георгий с лёгким кивком. – Это заманчиво, красиво, Лейб. Но вы уверены, что ваши идеи не будут использованы… скажем так, сильными мира сего? Вот, например, Советский Союз – они активно поддерживают эсперантистское движение. Но как вы думаете, почему? Разве не в их интересах строить мосты для чего-то большего, чем просто «мир и дружба»?
Анна заметила, как Лейб стиснул зубы. Лейб был человеком искренне убежденным, и любое предположение о скрытых политических мотивах казалось ему почти оскорблением. Анна решила вмешаться, чтобы смягчить разговор.
– Георгий, я полагаю, вы преувеличиваете влияние эсперанто на политику, – сказала она, подбирая слова. – Конечно, у разных стран свои интересы, но ведь мы не можем считать каждый культурный обмен политическим инструментом. Если бы все народы могли говорить на одном языке, может, нам удалось бы избежать большей части войн и конфликтов.
Георгий взглянул на неё с лёгкой улыбкой, которая казалась одновременно понимающей и слегка насмешливой.
– Ах, Анна, в ваших словах столько искренности, – ответил он мягко. – Вы молоды и, возможно, в этом ваша сила. Но вы сами сказали «если бы все народы могли говорить на одном языке». Считаете ли вы, что это вообще возможно, пока есть разные страны, разные правители, разные интересы? Возможно ли это в мире, где власть уже определила правила? Где вся Европа кишит фашистскими диктатурами?