Михаил не знал ни о происшествии, ни о его подоплёке, и для детского ума сиё варварство показалось чем-то сродни сумасшествию. Бывает же такое, что у взрослых «шарики заходят за ролики», и они начинают творить нечто непонятное. Вот и в этот раз, видимо, случилось нечто подобное. Но всё же многочисленные осколки стёкол, в большинстве своём спрятанные в высокой траве, его насторожили. Мать работала в больнице, и слова столбняк или гангрена не были для него пустым звуком. Уже более осторожно, стараясь не касаться ничего руками, он заглянул в ближайший к нему, зияющий чернотой проём. Боле-менее освещалось только пространство прямо под окном, а дальше всё тонуло в непроглядной серости. Лишь расплывчатые очертания предметов словно нашёптывали, что комната не такая уж и пустая, как могло показаться.
Стараясь не задумываться и не останавливаться, чтобы, не дай Бог, не передумать, Михаил, как смог, прикрыл лицо внутренней стороной локтя, и осторожно полез внутрь. Но оказавшись в комнате, он сначала оступился, припав на подвёрнутую ногу, а потом ещё и зацепился футболкой за самый длинный и коварный, торчащий из рамы, как зуб дракона, осколок стекла. Как самый обычный мальчишка его возраста, он сразу же запаниковал. Из размеренных движения превратились в суетливые и дёрганные, и когда он попытался отцепить одежду, то неизбежно напоролся на незамеченный им маленький осколок. Мальчишка замер, словно пойманный в капкан кролик, зачарованно наблюдая, как на большом пальце правой руки стремительно набухает красный бугорок. Не дожидаясь момента, когда кровь начнёт капать на пол, он засунул палец в рот, поморщившись от терпкого, неприятного вкуса. Но нужно было двигаться дальше, ведь не мог же он, как маленький мальчик вернуться обратно, оправдываясь пустяковой царапиной. Тогда его точно, просто-напросто, засмеют.
Потоптавшись на месте, давя ботинками остатки стекла на полу, Михаил, с отчаянно бьющимся сердцем, осмотрел комнату. Однако, даже привыкшие к полумраку глаза не сумели разглядеть ничего стоящего. Пыль, словно пелена, не только покрывала обстановку, но и пропитала воздух. Монументальная тяжёлая мебель словно старалась спрятаться, сливаясь со стенами. Пара тяжёлых шкафов, заваленная тряпками кровать, и огромный сундук в углу – когда-то это явно была чья-то спальня. Но вот взять отсюда было совершенно нечего. Ни безделушек, ни фотографий на стенах, ни самой завалящей керамической статуэтки, ничего. В отношении уюта комната выглядела абсолютно голой. Открывать шкафы или рыться в грязных тряпках мальчишка брезговал. Задание с каждой минутой становилось всё сложнее.