– Едва ли! – пожал я плечами. – Я даже не бывал здесь раньше ни разу.
Мы открывали какие-то бесчисленные калитки, проходили по неопрятным узким улицам, заросшим возмутительно-живописным бурьяном, мимо запертых домов, мутно, по-старчески глядевших на нас сквозь жесткие седые ресницы яблоневых ветвей. Мне казалось, что я уже никогда отсюда не выберусь, но лес вдали, черные еловые силуэты меня успокаивали, – и только благодаря тому, что я мог ориентироваться, я продолжал идти за Анни. Будь иначе, я бы, конечно, немедленно развернулся и ушел.
Когда мы наконец добрались до магазина, у входа, застенчиво столпившись в ярко-желтом маленьком прямоугольнике света, уже стояли несколько человек в каких-то нелепых куртках и шапках. Они разговаривали друг с другом вполголоса, и казалось, что это не человеческие голоса, а совиное уханье. Кто-то сказал:
– Самое лучшее время теперь начинается!
– Да разве! – ответили ему. – Вот когда магазин закроют и все уедут в город – вот тогда и будет лучшее время. Ни души не останется!
– Это да, – согласился первый. – Я уж точно досижу.
– Ну а что до меня – так я до самых белых мух продержусь. Машинка моя, старуха, меня по льду не вывезет, а то так бы и сидел. Рыбалка-то здесь какая!
– Смотри, – шепнула мне Анни. – Соревнуются, кому осень нипочем. Смешно!
– Кому рыбалка, тому, может, и хорошо, – откликнулся обиженный первый. – А вот я-то уже и не полетаю как следует. Ветер, надобно отметить, и по вечерам первый мороз!
«Да это ж мой дельтапланерист», – подумал я и почему-то ужасно обрадовался. Так вот он какой! Совсем не такой, каким я его себе представлял. Швы на куртке не везде целы, из дырок торчит вата. К шапке прилипла какая-то солома, черные нитяные перчатки совсем стерлись. А забирается на свой дельтаплан, поднимается над спящим синим лесом в пасмурную осеннюю темноту – и кажется таким же необыкновенным и сверкающим, как его машина. И всего-то делов – полететь!
Продавщица в толстом свитере устало шуршала в своей крохотной продуктовой норке, подавая какой-то вечерней даме хлеб и яйца с полупустых полок и из дребезжащего холодильника. У продавщицы было одухотворенное выражение лица. Я тоже наступил кончиком сапога в теплый магазинный свет и снова подумал о лесе, который окружает нас со всех сторон, в котором плачут совы, скребутся и фыркают ежи; об огромных косматых псах, которые нынче ночью будут сторожить наш сон, о темно-красных кострах, которые сторож каждый вечер разжигает на краю леса, чтобы полюбоваться астероидными траекториями гаснущих искр. Я даже сам удивился тому, что почти не могу думать ни о чем другом – ни о чем, кроме леса.