Вместе с орлом прибыли две сумки. В первой лежала толстая рукавица из козьей шкуры, закрывающая предплечье от запястья до локтя; во втором – кожаный клобучок, опутинки, вертлюги и должики, а кроме того – единственный клочок бумаги, который мог служить инструкцией, счетом или даже предостережением, но был составлен с использованием алфавита настолько диковинного, что начальник станции углядел в нем попытку отобразить язык команчей. Кондуктор состава, доставившего птицу в Уэйнсвилл, не согласился и, в свою очередь, поведал собравшимся на станции о странном человеке, сопровождавшем птицу в пути от Чарльстона до Эшвилла. Волосы незнакомца под остроконечной меховой шапкой были черны как вороново крыло, а длинное платье – такой нестерпимой синевы, что глазам больно. К тому же к поясу загадочного сопровождающего была прицеплена такая длинная сабля, что всякий трижды подумал бы, прежде чем сострить насчет его одеяния. «Нет, друзья, – заключил кондуктор, – тот молодчик явно был не из наших индейцев».
Появление в лагере невиданной птицы было встречено настоящим разгулом всяческих пересудов и домыслов, и не в последнюю очередь – среди работников бригады Снайпса. В полном составе они высыпали из столовой, чтобы увидеть, как двое мальчиков поднимают ящик с пернатым подопечным с платформы и затем, соблюдая церемонную торжественность, несут в конюшню. Данбар заявил, что хищной птице наверняка отведут роль нарочного – на манер голубиной почты. Макинтайр процитировал очередной стих из Откровения, а Стюарт предположил, что Пембертоны собираются откормить птицу и съесть. Росс посчитал, что орла могли привезти сюда специально, чтобы тот выклевывал глаза всем лесорубам, которые не выкажут должного усердия в работе. Снайпс же, как ни странно, предпочел умолчать о своих догадках насчет предназначения птицы, хоть и пустился в пространные рассуждения о том, смогут ли люди летать, если руки у них вдруг обрастут перьями.