Белград - страница 36

Шрифт
Интервал



Пароход наконец пришвартовался, грянул марш, с мола потянуло керосином. Ольга, так и не дождавшись любезности от Чехова, встала.

– Отдайте собаку! – дернула шлейку, и пес зарычал на нее, как на чужую. – Балбес, ко мне! – цыкнув на пса, и радуясь тому, что и Чехов мог принять сказанное на свой счет, захромала по набережной в сторону дома.

Чехов просто пошел за ней следом. По тому, как он встал со скамьи, могло показаться, что он долго что-то обдумывал, противился решению и, наконец, согласился. Поддался.

Становилось жарко, небо выцветало. Ольга потела и то и дело промокала над губой платочком. В гуле набережной она слышала лишь шорканье чеховских ботинок.

Остались позади часовня, море, две пролетки с вечно укутанными ямщиками. На повороте к Почтовой, где пришлось бы преодолеть десяток ступеней, Чехов нагнал ее и подставил локоть. Пропустив поднявший пыль экипаж, они поднимались рядом, под руку, как старые знакомые.

* * *

На набережной стучали, громоздили железные опоры, натягивали тент, который ветер задирал ловко, исподтишка. Концертный павильон для гастролей был в «средней степени готовности» и «завтрашнее выступление эстрадной звезды под угрозой» – так сказала в микрофон «Вестей Ялты» девушка в белом льняном костюме.

Аня поняла, что сочинить сцену на море под такой грохот не выйдет. Еще раз завистливо обернулась на репортершу (почему на мне вещи сидят, словно застегнуты не на те пуговицы?), сутуло побрела под сенью кедров.

У часовенки, проталкиваясь сквозь очередную экскурсию, выставила локоть так, что белоснежный дрессированный голубь, весь кружевной, с веером-хвостом и кроткой (совершенно Софочкиной) физиономией, оказался у нее на руке, а ловкач-фотограф уже примеривался к ней объективом.

– Нет, нет! – запротестовала Аня. – Не надо фото!

– На память, маме покажешь, всего двести рублей!

Аня сняла с себя птицу, которая нагадила ей теплым на лодыжку, вернула ее фотографу и заторопилась прочь. Фотограф вслед кричал: «Такая молодая, а не любишь животных!». Спустившись к пляжу, смыла лепную белую кляксу, ополоснула шлепанец, села на гальку подождать, пока высохнет.

Маяк, черно-белый в полдень, теперь покрылся легкой позолотой, а столовые и кафе вовсю зазывали на обед. Сидящей на гальке Ане предлагали кукурузу и черноморскую креветку из клетчатых баулов. Белобрысый мальчишка, залезший в море, несмотря на крики бабушки «Тут грязно!», обрызгал ее и, паршивец, подождал реакции. Аня скорчила ему рожу, приставив темные волосы к верхней губе наподобие грузинских усов, затем поднялась на набережную – и тут встретила их…