Не знаю точно, кто такие эти Канэхару и Кэйко, но раз дядю Эйдзи звали Гиндзи, то его старшему брату вполне могли дать имя Канэхару[7]. Тогда Кэйко, наверное, супруга Канэхару, мать Эйдзи.
Со второй фирмой оказалось еще проще. И уполномоченным, и исполнительным директором значился Эйдзи Морикава. Видимо, с помощью этой компании он распоряжался собственными деньгами. Я, конечно, сразу так подумала, но меня смутила эта глупая игра слов с «Эй-дзи» и AG.
По словам Гиндзи, Эйдзи – второй сын, значит, должен быть старший. Странно, что он не появлялся ни в каких реестрах. Но я так радовалась своей проницательности, что решила не придавать этому значения и в приподнятом настроении снова вернулась к отчетам о «Морикава фармасьютикалз».
Компания «Эй-дзи» владела полутора процентами акций. То есть у Эйдзи было полтора процента от семи триллионов и двухсот миллиардов, при нынешнем курсе – сто восемь миллиардов иен.
Я почувствовала, как сердце забилось быстрее. Пусть даже треть заберут родители Эйдзи, останется семьдесят два миллиарда. И если пятьдесят процентов уйдет на налоги, будет еще тридцать миллиардов. От них половина за успешное ведение дела… Пятнадцать миллиардов. Я набрала в легкие побольше воздуха и выпустила его обратно. Надо успокоиться.
С чего Гиндзи вообще упомянул те шесть миллиардов? Конечно, семейка не принимает его в свои ряды, но очень уж различаются цифры. Мало того, поскольку настоящая сумма есть в открытых источниках, на эти деньги вполне могут нацелиться нечистые на руку типы – и себя я полностью исключила из их числа. Смогу ли я с ними тягаться?
Опять же, велика вероятность, что завещание Эйдзи сочтут нарушением закона о морали. Это, конечно, вопрос интерпретации закона, но удастся ли выиграть, если дело дойдет до суда?
В голове мгновенно всплыли всевозможные препятствия. Риски слишком высоки. Однако, что бы ни нарисовала мне моя фантазия, нечто в глубине души уже приняло решение, какой путь следует выбрать. Да, я всегда боролась именно так – будто меня что-то толкало только вперед – и побеждала.
Меня охватило ощущение всемогущества одновременно с покорностью судьбе. Я позвонила Синоде и выдала:
– Помнишь наш разговор? Я согласна. Только в награду требую ровно половину.
И, не обращая внимания на его молчание, продолжила: