Наука о чужих. Как ученые объясняют возможность жизни на других планетах - страница 22

Интерес к серьёзным занятиям астрономией пробудился у Галилея осенью 1604 года, когда в небе вспыхнула звезда, впоследствии получившая название «сверхновая Кеплера», поскольку набиравший авторитет математик занимался её систематическими наблюдениями и написал по результатам большую статью «О новой звезде в ноге Змееносца» (De Stella Nova in Pede Serpentarii, 1606). Сам Кеплер считал появление сверхновой доказательством подобия небесных тел и Земли, то есть в её «рождении» он увидел факт слияния далёких планетоподобных объектов, произошедшего в силу какого-то природного процесса.

Рис. 5. Галилео Галилей показывает венецианскому дожу, как пользоваться телескопом. Фреска Джузеппе Бертини. 1858 год. Вилла Андреа Понти, Варезе (Италия).

Однако до тех пор, пока не было инструмента для изучения неба, любые теории оставались умозрительными. В мае 1609 года до Галилея дошло известие об оптическом приборе, который изобрёл производитель линз Иоганн (Ханс) Липперсгей. По преданию, дети Липперсгея, играя с испорченными линзами, обнаружили, что их сочетание позволяет «приближать» отдалённые предметы. Изобретение сразу заинтересовало моряков и военных, а Галилей понял, что его можно приспособить для наблюдений за небесными телами. Благодаря хорошим познаниям в оптике он быстро добился успеха: его телескоп давал десятикратное увеличение против трёхкратного у самых лучших подзорных труб. Демонстрация возможностей телескопа Венецианскому городскому совету произвела фурор, после чего Галилей стал авторитетным учёным и мог, не заботясь больше о деньгах, продолжить исследования.

Осенью 1609 года Галилей добился двадцатикратного увеличения и в ноябре направил свой телескоп на Луну. Зрелище поразило его: оказалось, что поверхность ближайшего небесного тела, которое считалось идеальным гладким шаром, имеет высокие горы и глубокие впадины. В отчёте о первых наблюдениях с помощью телескопа «Звёздный вестник» (Sidereus Nuncius)[2], опубликованном в марте 1610 года, Галилей писал: «Из часто повторенных наблюдений их мы пришли к такому мнению, что с полной уверенностью можем считать поверхность Луны не такой уже совершенно гладкой, ровной и с точнейшей сферичностью, как великое множество философов думает о ней и о других небесных телах, но, наоборот, неровной, шероховатой, покрытой впадинами и возвышениями, совершенно так же, как и поверхность Земли, которая то здесь, то там отмечается горными хребтами и глубокими долинами