На «Белорусской» длиннополый вышел из вагона, приблизился к памятнику «Советская Белоруссия» и замер возле каменных фигур. «У него здесь встреча!» – догадался Петрович, в восторге от своей сообразительности и проницательности.
Через минуту бурлящий поток из прибывшего поезда затопил зал станции торопливой людской массой. И вот тут-то Петрович удивлённо вытаращил глаза и затряс головой. На долю секунды ему показалось, что в глазах у него двоится, – очевидно, сказалось изрядное количество «беленькой», выпитой за весь сегодняшний день. Длиннополых внезапно стало двое, как будто от первого типа отделилось астральное тело и приобрело материальное воплощение. Стало две шляпы, два черных пальто, две пары темных очков и две совершенно омерзительные пары узких альфонсных усиков.
Петрович растерялся. Он уже не знал, где тот тип, которого он подцепил на кладбище, а где его «альтер эго». Он так растерялся, что даже подошел слишком близко, рискуя выдать себя.
Туннель наполнился гулом и грохотом, повалил народ, выливаясь из распахнутых дверей, – на двух платформах одновременно остановились поезда. А длиннополые уже разлетелись в разные стороны, точно два шарика одинаковой массы в задаче про импульс тела. Правый длиннополый вклинился в середину толстой гусеницы, вползавшей в двери вагона, и мгновенно затерялся в ней. То же самое совершил и левый длиннополый, убегая в противоположном направлении.
Поезда разъехались. Посередине платформы остался стоять потрёпанный человечек в телогрейке и с сотовым телефоном в руке. Глаза у него были совершенно безумные – ему казалось, что он чувствует в своей глотке вкус собственных яиц, которые ему обещали затолкнуть туда в случае неудачи. И этот вкус Петровичу очень не нравился.
В обитую старым дерматином дверь детского дома № 50 города Москвы позвонили. Впустив с улицы морозный колкий воздух, дверь нехотя приоткрылась, и из помещения пахнуло запахом кислых щей и прогорклого масла, запахом ненавистной перловой каши и компота из сухофруктов. Перед дверью стояли женщина средних лет в милицейской форме и пацан лет семи в старом драповом пальто с цигейковым воротником и вязаной шапочке петушком. Две мокрые прозрачные полоски пролегали от носа мальчишки к его верхней губе.
Женщина в форме решительно шагнула вперёд, цепко держа детскую руку, красную от цыпок, а мальчишка горестно шмыгнул носом и нехотя поплёлся за ней. На пороге он остановился и с тоской оглянулся назад, туда, откуда веяло воздухом воли, свободы и безнаказанности. Пацан любил этот вольный дух, а здесь, в прихожей детского дома, так мерзко воняло… Почувствовав слабое сопротивление, милиционерша остановилась и дернула его за руку.