– Опять двадцать пять. Золотая монета?
– Золотая.
Кукушонок тряхнул головой и торжествующе усмехнулся:
– Откуда золото у девки с хутора?
– Мало ли, – не сдавалась я. – Хахаль отсыпал. У меня хахаль – настоящий нобиль. У него золота куры не клюют. Видишь, какое он мне платье подарил?
– Не слепой. А хахаля своего ты, смекаю, рыбкой кормишь. А он тебе золотца… от щедрот… Не тут ли живет твой хахаль хвостатый?
И Кукушонок кивнул на отвесную стену скалы.
Я рванулась было вскочить, но парень выметнул длинную руку и цапнул меня за плечо. Хватка оказалась неожиданно сильной. Еще бы, ворот на пароме крутить…
– Что, красавица? Может, правду скажешь? Про дракона своего?
Что-то он слишком быстро соображает… Отбрехаться не удастся, может напугаю?
– Хочешь правды, человечек? Захотелось правды? – Я подалась вперед, и от неожиданности он мне это позволил. Наши носы едва не столкнулись. – Я тебе скажу правду. Я не живая, Кукушонок, я утопленница. Когда-то, давным-давно, когда тебя и на свете не было, девицу по имени Леста Омела обвинили в ведьмовстве и подвергли испытанию водою. С тех пор я иногда вылезаю из реки и хожу по берегам в поисках таких вот пышущих здоровьем мальчиков, у которых любопытства больше, чем страха. Иди ко мне, мой сладкий!
Ляпнула его пятерней за рубаху. Он все-таки отшатнулся, оттолкнул меня, распахнув глаза до невозможности.
– Среди бела дня! – выкрикнул он. – Ты же ходила по городу ясным днем!
– Мне сто лет, красавчик. За сто лет я привыкла к солнцу. Но сейчас глубокая ночь, сладостный мой, сейчас я в полной силе. А ты сам прибежал ко мне, такой любопытный, такой бесстрашный… Тебе не рассказывали легенды об утопленниках, которые утаскивали на дно неудачников?
Он отполз подальше, потом вскочил.
– Это неправда! – крикнул он, пятясь. – Опять треплешься!
– Хочешь проверить?
– Треплешься, – повторял он, кусая губы. – Ну треплешься ведь!..
Он боялся, но уходить не хотел. Что-то его держало. Любопытство? Алчность? Я нарочито медленно поднялась и шагнула вперед, протягивая руки. Ветер расправил влажную юбку, по волшебной ткани побежали молочно-серебряные волны.
Кукушонок пошарил за пазухой и вытащил солю на шнурке. Направил вещицу на меня и забормотал. В памяти что-то поворочалось и медленно всплыло – «экзорцизм». Мне, наверное, полагается бежать от этого, как черт от ладана. Может, правда сбежать? Я поколебалась и шагнула назад. Кукушонок немедленно сделал шаг вперед.