Дрожащей рукой Дженис нажала на кнопку «принять вызов».
– Миссис Смит, здравствуйте. Меня зовут детектив Тайлер Блант. Не могли бы вы подъехать в бюро полиции? Я пришлю вам адрес в эсэмэс.
– Конечно, – прошептала Дженис и выронила телефон, он с треском ударился о кафель и замолчал.
Она сразу поняла, что ее приглашают не на простую беседу, а на опознание. Иначе ее бы пригласили в отделение рядом с домом: туда, где она подавала заявление.
Дженис была сильной женщиной, она тридцать лет отработала в неотложке. Но, как бы ты ни храбрился перед травмами и даже смертью чужих людей, когда несчастье касается твоей семьи, все совсем по-другому. Сохранять спокойствие сложнее стократ.
Дженис опустилась на колени и взяла в руки мобильник. По экрану расползлась сетка трещин. Лучше бы она уронила его до того, как ответила, тогда бы она ничего не узнала и, может быть, ей было бы легче.
Дженис попыталась прочесть сообщение, но нижняя часть экрана потемнела. Чтобы увидеть адрес отделения, которое прислал полицейский, Дженис пришлось отправить ему несколько текстовых сообщений. Когда вверху экрана оказалось окошко с адресом, Дженис переписала его на листочек и вызвала такси с домашнего телефона. В таком состоянии сесть за руль она не могла.
Всю дорогу Дженис молча и без слез плакала. Сухой горький комок сковал горло, плечи вздрагивали, сердце билось чаще обычного, но слез не было. Боль не находила выхода, она оставалась внутри.
Таксист высадил Дженис у парадного входа в бюро, и она, выпрямив спину, вошла внутрь.
Глория работала в приемной уже несколько лет. Этот взгляд она хорошо знала. Ей хотелось как-то облегчить страдания родных, приходящих на опознание, но это было под силу лишь времени. Только время способно притуплять боль, но и оно довольно слабый анальгетик, ведь до конца боль так и не отступит.
– Вы, наверное, Дженис Смит, – Глория мягко улыбнулась, ее предупредили об опознании. – Позвольте, я вас провожу, – после кивка женщины предложила она.
Глория взглядом указала своей стажерке на окно приемной. Поднялась со стула, придерживая округлый живот. До родов оставались каких-то три месяца, и с каждым днем она становилась все сентиментальнее. То и дело начинала плакать. Дела, которые раньше вызывали в ней живой интерес, теперь представляли сплошное расстройство.