Ступеньки на входе были почти такими же, только чуть потрескались от времени.
– Ну дай в долг… – еле видимая нить дёрнулась.
– Никаких больше в долг, Сырин, никаких в долг! – и ещё одна.
– Ну Оля…
Всё это донеслось откуда-то из глубины торгового зала, когда Аня открыла дверь. Слово «долг» звучало так округло, что ей стало то ли стыдно, то ли жалко и страшно. Твоё – шипели искры; но это, видимо, дом всё напоминал о себе.
Просивший чего-то в долг мужчина был Ане вроде бы знаком, но она не могла вспомнить его имени. А вот имя продавщицы тёти Оли забыть было невозможно.
Она до сих пор, как и двенадцать, и пятнадцать лет назад, стояла за прилавком. Только теперь она отставила куда-то в сторону счёты, стук которых так завораживал Аню в детстве, и на замену им пришёл калькулятор; да и лицо её было подёрнуто морщинами. А вот родинка осталась прежней – та самая черта, которая делала тётю Олю самой собой.
Я своя – Аня оправила футболку и посмотрела ей в глаза. Еле видимая нить, шедшая изнутри, натянулась так, словно вот-вот зазвучит.
– Ах, Антипчиха, – лицо тёти Оли глупо вытянулось, и она бросила Сырину: – Иди ж ты уже отсюда, у нас вон кто…
Сгинь – бросила следом Аня, и другая нить разорвалась.
Тот поплёлся к выходу, а тётя Оля надела очки.
– Это ж сколько лет-то? Мы думали, что ты, да и Наташка Никитиных, не приедете больше. А как гуляли, как играли…
– Но всё-таки я здесь, – виновато улыбнулась Аня.
– И скоро опять уедешь. Что с вас взять, с городских. – Тётя Оля оперлась руками о прилавок.
– Нет, не городская я больше, – сказала Аня, поймав её удивлённый взгляд. – Я теперь работаю тут рядом, на Гремучей Горе. Приезжать могу хоть каждые выходные, если захочу.
Мысль о бабушкином доме сделалась ещё более тёплой.
– Ну так сколько ж лет ты училась?.. Надоело, небось, страсть.
Аня расправила плечи.
– Четыре года. Может, потом и в магистратуру пойду, а пока – отдых.
Всё, чем она планировала заниматься дальше, после учёбы на гумфаке действительно казалось ей отдыхом. В голове ещё гудело от сотен, тысяч, миллионов слов, которые она вобрала в себя за четыре курса. Случайно услышанное отдавалось ассоциациями, несказанное зудело внутри и нередко будило под утро. Слова утешали, забавляли, предупреждали, мучили…
Всё это было с ней и раньше, ещё в школе, но гумфак это растревожил. Впрочем, она знала, куда идёт, предполагала, что так будет, и прошла через это. Теперь нужно было повидать бабушкин дом, просто жить и по возможности приносить пользу. Тоже иметь дело со словами, уже как экскурсовод и научный сотрудник музея-заповедника, пусть и младший, но теперь никуда не спешить.