Они разговаривали, не касаясь главного, о чем думали, конечно, оба. Лялины намеки, весьма прозрачные, Игорь, словно нарочно, пропускал мимо ушей. На вопрос, что он делает, работает ли у немцев, он ответил, что на днях как раз поступил в педагогический институт и в июне, наверно, будет держать экзамены за второй курс.
– Зачем? – не выдержала Ляля.
– Так ведь что-то же надо делать, – невозмутимо отвечал Игорь. – Я полагаю, и тебе следовало бы подумать об устройстве, пока они сами тебя не устроили… Куда-нибудь в Мюнхен, на завод, – добавил он, казалось, без всякой иронии. И тут же спросил: – Паспорт есть?
– Есть, – сказала Ляля с тайной надеждой, что вот наконец начнется деловой разговор. Но ответ последовал самый безразличный:
– Это хорошо.
– Может, погуляем? – предложила Ляля, видя, что разговор не клеится.
– С удовольствием – в другой раз. Я жду товарища.
То ли потому, что в этом «жду товарища» снова послышался ей какой-то особый и обнадеживающий смысл, то ли устав от бесплодного разговора, Ляля тут же в упор, без обиняков выложила все, что хотела. Она верит ему, Игорю Войцеховскому, секретарю комсомольской организации, ей надоело играть с ним в прятки, пусть он знает, что она ищет связей с подпольем, и пусть поможет ей в этом.
Игорь выслушал ее спокойно, не проронив ни слова и лишь оглядываясь временами на прохожих. Он казался рассеянным и явно не был склонен поддерживать этот разговор. «У тебя есть часы? Который час?» – спросил он, когда она наконец выговорилась.
– Я, наверно, мешаю твоей встрече? – сказала Ляля, изо всех сил стараясь не выдать своей обиды.
– Нет, ничего, – спохватился Игорь. – Ты продолжай, я слушаю.
– Я все сказала. Теперь твой черед.
Игорь молчал. Казалось, он продолжал думать о чем-то своем. Наконец, встретившись с ней взглядом и, видно, почувствовав в ее глазах настойчивый вопрос, от которого ему не уйти, он проговорил все так же спокойно:
– Вот что, Ляля, давай условимся: мы еще вернемся к этой теме.
– Когда?!
– В другой раз. Когда пойдем гулять, – невозмутимо ответил он.
На этом они расстались.
Ляля кусала губы от обиды и злости. Ничего нельзя было понять из этого дурацкого разговора! Если Войцеховский сам ни черта не знает и ни с кем не связан, зачем он, спрашивается, морочил ей голову целый час на улице? Если же знает и связан… тут напрашивался самый досадный и оскорбительный вывод: не верит! И нестерпимой насмешкой звучали эти слова о прогулке «в другой раз». Как могла она позволить так с собой разговаривать!..