– Это напоминает тюрьму, – прошептала я.
– Не вижу разницы, – фыркнула она. – В один не очень прекрасный день они добрались до парня, с которым я дружила. Бедняга в чем-то провинился, уже не припомню. Командир решил взяться за его перевоспитание. В качестве наказания придумали отвратительную процедуру поедания собственного говна.
– Что вы такое говорите? Кто на такое согласится?
– Эх, – в ее голосе прозвучала неприкрытая горечь, – страх отвратителен, потому что может опустить личность ниже плинтуса… Стали бы бить, и бить беспощадно. Вот так.
– Сломали парнишку?
Она посмотрела на меня и кивнула головой.
– На следующее утро его нашли в туалете. Он повесился. Не пережил унижения.
Мне не верилось, что где-то могут происходить подобные вещи.
– Моральная жестокость порой бывает страшнее физического насилия, – она тяжело вздохнула. – Детдомовские трудно поддаются воспитанию, и это факт. Поэтому и методы их наказания бывают соответствующие.
– О чем вы говорите? – удивленно спросила я.
Девушка молчала, прокручивая в голове неприятные воспоминания.
– Как-то, после моего очередного возвращения из неудавшегося побега, директор отвез меня к своей знакомой, которая заведовала наркологическим отделением, – девушка потерла виски и сильно сжала кулаки.
– И что?
– Да ничего, если не считать того, что меня оставили в закрытой палате с двумя взрослыми мужиками, которые находились в состоянии белой горячки. На целых три дня. В палате даже туалета не было.
– Сколько вам было на тот момент?
– Пятнадцать лет.
Я представила себе затравленное юное создание, запертое с больными в состоянии алкогольного психоза.
– Эти люди теряют контроль над своим сознанием и могут причинить вред как себе, так и окружающим, – возмущенно заявила я, – как взрослые ответственные люди могли так поступить с вами?
– Ответственные? – девушка улыбнулась. – Ну да, к концу вторых суток они привязали их к кровати веревками. Наконец-то ответственность проснулась.
– Как вы выдержали такое испытание? – спросила я.
– Время от времени теряла сознание, вы знаете, очень помогает, – ответила она с сарказмом.
– И что было потом? – мой голос был полон сочувствия.
– В восемнадцать лет я ушла из приюта и стала жить самостоятельно. У меня была квартира, которая досталась от родителей.
– А на что вы жили?