– Знаю.
– Видимо, нет, раз заикнуться посмел об этом! В пять сотен лет однажды. Ты выбор сделал свой, когда душу здорового отца на больную сестру обменял. В следующий раз будет это двадцать второй век от Рождества Христова.
Корнелий промолчал, сжав челюсти. Выходит, никаких привилегий у него больше нет. Он зря расстался с обычной человеческой жизнью.
– Привилегии какие еще нужны тебе? – проскрежетал голос. Видимо, ангел смеялся. Мужчина забыл, что от него невозможно скрыть мысли. – Долгая здоровая жизнь, полная удовольствий, есть у тебя.
– Разве это удовольствие – забирать чужую душу?
– Плата это. Пока прощай. Другие заботы есть у меня.
Вот и поговорили. Корнелий, обуреваемый горем и яростью, швырнул кубком в зеркало, и оно разлетелось на сотни крошечных сверкающих осколков.
Больше ничего нельзя сделать. Ни-че-го. Почувствовав нехватку воздуха, мужчина накинул плащ и вышел из дома.
На улице его встретил промозглый февраль, радостно распахнувший снежные объятия. Мужчина вздрогнул и плотнее запахнул плащ.
Фонари горели едва ощутимо, и мрак полз по улицам, огибая дома и задерживаясь в подворотнях. Метель, швырнув в лицо Корнелия россыпь острых снежинок напоследок, стихла. Но теплее не стало. Облака, затянувшие небо, стали разбегаться по сторонам, и мороз начал крепчать.
Все приличные люди сидели сейчас за накрытыми столами, вкушая вечернюю пищу, грели озябшие после улицы руки, поднося их к очагам. И только его одинокая фигура нарушала безмолвие ночи. Шаги гулом отдавались среди стен домов-колодцев. Корнелий ненавидел этот город. Но сестра не хотела уезжать, даже после гибели Джонатана. А теперь, когда ее не станет, захочет ли он остаться?
Когда впереди замаячило здание, освещаемое единственным тусклым фонарем из красного стекла, Корнелий мрачно усмехнулся. Почему ноги привели его сюда? Сейчас не до развлечений. Но к дому все же подошел. Тотчас из дверей вылетела молоденькая девица, одетая слишком легко для февральской ночи. Увидев темную фигуру Корнелия, она вскрикнула от испуга, потом прижала ладони к груди и попыталась кокетливо улыбнуться, приходя в себя.
– Прошу, скажите, что вы священник, – обратилась она к мужчине.
– А что случилось?
– Старая Брук помирает, – шмыгнула носом девица. – Хочет помолиться перед смертью. Покаяться. Ей есть в чем.