Забытых названий, истерзанных болью.
И что же? Стою, как в подсобке картина,
Покрытая пылью, и грязью, и молью.
Себя я на лиру тянул, разрываясь,
Как тащат быка на убой, на корриду.
И вот – я пришел. И лютую, и маюсь,
Сменяв раздраженье на месть и обиду.
Мое злое сердце заставило биться
Мгновенье, ушедшее с ужасом в память.
А я примерял переборчиво лица
И имя себе выбирал, словно знамя,
Одно – навсегда. Я гвоздем нацарапал
В мозгу все извилины верно и четко,
Вчеканил навеки и кровью закапал.
Закрыл черепную коробку на склепки.
Я руки приклеил. Глаза поплаксивей
Ввинтил, на зрачки направляя отвертку.
Себя распланировал, вычислил, вывел.
Я крикнул, с молчанья срывая обертку.
И мир поднялся. Он кипел голосами.
Я выбрал язык – неподъемный и резвый.
Вкусил и его – он до времени замер.
Я ребра вставлял, как пролеты в подъезде.
А сердце качалось, звенело и билось.
Был верен расчет, и был правилен метод.
Открылось пространство, дорога открылась:
Я дом себе выбрал – вот здесь, и вот этот.
Вошел – и живу, и намерен остаться
Тогда, когда скажут: «Ты больше не нужен!»
Вцеплюсь якорями и парусом рваться
В ветрах, на фамилию схожих мою же
6,
Я буду. И знаю, вы скажете, верно:
«Мы где-то читали подобные ритмы».
Ну вот, угадали; я сам свои нервы
Сцепил с ним
7, и вылил вот эти молитвы.
Вы думали – всех бунтарей накосили?
А нас еще много, нас больше, чем пепла.
Душа еще в теле, и мы еще в силе,
Нас хватит надолго. Еще не ослепла
Земля, на которой мы вертим планеты
На жернове горла, в бумагах горелых.
Умрут, может быть, раньше вас все поэты,
Но что вы без них собираетесь делать?
Дышите, пока разрешают законы.
Нас завтра проснется все меньше и меньше.
Отцепятся все нулевые вагоны,
Давя и мужчин, и Карениных – женщин.
Ну что, непонятно? Не думайте, бросьте,
Зачем над загадками вечно корпите.
Вам вгрызться бы в мясо, заткнуться бы костью.
Эй, люди! Я понял, чего вы хотите!
1991