Так прошёл год.
Вожак лежал на подстилке из мха и листвы в ожидании пиршества. Когда из-за деревьев появились олени, волк понял, что что-то не так. Их было множество, а вёл их олень со сверкающими золотом рогами. Вожак с трудом узнал юного короля, так велик и грозен он стал.
– Что случилось? – прорычал волк, – жизнь труса опротивела тебе? Подходи, я сам перегрызу тебе глотку.
– Мой отец был воином, что дал вам бой, – сказал король, и голос его разнёсся по лесу, – мой брат был воином, что защищал свой народ до конца, а я – воин, что отомстит за них и положит конец волчьему роду. Хочешь перегрызть мне глотку? Попробуй!
Вожак зарычал. В его единственном глазу вспыхнуло пламя. Он начал подниматься, но не было в нем прежней силы и проворства. Год праздной жизни принёс свои плоды. Волк разжирел и стал лишь тенью прежнего себя. Тяжело дыша, вожак потрусил навстречу оленю. Он рычал, призывая свою стаю, но волки забыли, что такое охота. С трудом поднимаясь, они шли за вожаком, но уже не были той грозной силой, что сломила оленей прежде.
Король бросился вперёд, и оленье воинство встретилось с волчьим. Волки не выдержали натиска и обратились в бегство. Помня их жестокость, олени гнались за ними, пока последний окровавленный волк не пал на землю. В тот день король оленей отомстил за отца, брата и множество других оленей, что пали от волчьих когтей и клыков. Ценой великой крови он положил конец войне.
Я одинок, как тонкая струна,
Я одинок, как хладное касанье,
Я одинок, умолкни, тишина,
Способно оглушить твоё молчанье…
Давным-давно жила на свете Одиночество. Прозрачная и невесомая, скиталась она промеж людей, приближаясь лишь к тем, кто был отвергнут ими. Забытые и брошенные на произвол судьбы, она видела их и тянулась к ним. Одиночеству хотелось утешить их, коснуться теплым ветерком, нашептать шорохом листьев, укрыть пологом тишины.
Она жалела их, жалела всех, кто одинок, или думал, что одинок, или был одинок, но не знал об этом. Ещё она жалела о том, что люди не могут видеть и слышать ее. Одиночеству было что им сказать, но шорохи и шелест не могли передать этого.
Иногда она ловила себя на мысли, что подходит к людям, чтобы самой не остаться в одиночестве. Глухой и слепой собеседник лучше, чем вообще никакого.
Так и бродила она, покровительница вдов и брошенных детей, бессильная утешить несчастных и неспособная бросить их.