Дочь по-прежнему щебетала про свою школьную жизнь и по-прежнему мыла фрукты… Вот оно – вода в кране… Этот звук бегущей воды всегда действовал на Милу угнетающе…
Она уже собралась встать и закрыть кран, конечно, со словами упрека в адрес дочери, которая совсем не бережет воду…
– Так, стоп, чему нас там в Мастерской Слушания2 учили? – вдруг неожиданно для самой себя подумала Мила. – Если вы встречаетесь с каким-то неприятным для вас звуком, просто остановитесь и… вслушайтесь – в том, что режет ваш слух, есть отсыл к тому, что когда-то ранило вашу душу. И чем раньше вы с этим разберётесь, тем легче вам будет дальше жить.
Так, Милочка, давай, вспоминай, девочка, когда звук открытого крана поранил твою душу, было ли такое вообще? Может ты что-то выдумала?
Обращение к себе «девочка» что-то включило в сознании Милы и перед внутренним взглядом понеслись кадры: она маленькая, стоя на табуретке, тщательно чистит зубы, следит, чтобы паста не пачкала ни раковину, ни её саму, чтобы вода не намочила закатанные рукава, чтобы повязка на вечно больном горле тоже не намокла, и вдруг в ванную заглядывает мать и резко закрывает кран:
– Ты что, не понимаешь, что не надо лить воду, когда ты ею не пользуешься!
Мать была строгой и расчетливой, даже если это касалось дочери. От её резкого голоса у маленькой Милы всё внутри сжалось, предательские слёзы потекли ручьями – вместо выключенного крана…
А вот она уже взрослая, самостоятельная, замужем и «засыном» осталась у родителей, потому что малыш заболел и не хотелось тащить его по морозу домой, и оставлять здесь одного тоже не хотелось – решила переночевать одну ночь, а там, даст Бог, малышу станет получше и они уедут.
Та же ванная, та же раковина, табуреточки только не хватает. Мила чистит зубы и болтает с отцом через открытую дверь – у них всегда были легкие, доверительные отношения – и вдруг слышит, как малыш заплакал. Она бежит к нему, а воду в кране оставляет открытой… Тот же строгий колючий возглас матери: «Тебя что, мы в детстве не научили кран закрывать?»
Мила с плачущим малышом на руках, прячет те же, как в детстве предательские слёзы, утыкается в кофточку сына: «Тише, тише, родной, мама с тобой», – еле унимая дрожащий голос, твердит Мила то ли сыну, то ли самой себе.
Это же было сто лет назад, я уже давным-давно всё это забыла, всё простила… Неужели нет?