— Ага. Прошел посвящение или только предстоит?
— Прошел. И хочу разобраться.
— А что же характерники, даром свой хлеб едят? Из какой вы
школы, молодой человек?
— Не-не, директор у нас дело свое знает туго. У него не
забалуешь, и разъясняет он все с толком. Просто нас ведь у него
много, а вопросов у меня еще больше.
— Это не повод, чтобы ваш директор халатно относился к своим
обязанностям. Ладно. Это не мое дело, а департамента образования.
Итак, какая книга вас интересует? От духовных отцов — о божьей Сути
рабов божьих? Или научные труды — о Сути человека и его взаимосвязи
с Эфиром?
— Хмм...
Вроде и ясно все говорит лавочник, но Григорий отчего-то
растерялся. А ведь, пожалуй, он просто не знает, что выбрать.
Ч-черт. Он действительно никак не может определиться, что
лучше!
— Ну же, молодой человек, — подбодрил его лавочник.
— Гхм, — нарочито выпрямился Григорий, расправляя плечи. — Мне
бы так, чтобы по-простому, но понятно.
— Сколько Разумность? — напрямую спросил лавочник.
— Было девяносто четыре.
— А сейчас?
— Девяносто девять.
— Значит, все в Разумность вложил.
— И дальше вкладывать буду, — упрямо буркнул юноша.
— Похвально, молодой человек. Похвально. Вот. Эта книга будет
вам наиболее понятна и сейчас, и после бесполезной не станет.
— И сколько?
— Один рубль пять копеек. Понимаю, молодой человек, дорого. Но
поверьте, она того стоит, — видя, как нервно сглотнул покупатель,
заверил книжник.
— Давайте, — после непродолжительной заминки все же решился
Григорий.
Вообще-то он рассчитывал уложиться копеек в шестьдесят. А на
сорок прикупить блокнот для рисования, карандаши и пару
стирательных резинок. Коль скоро именно карандашные рисунки
оцениваются Системой выше, так отчего бы и не потратиться. Но книга
вышла даже дороже запланированных общих расходов. На оставшиеся
деньги, конечно, можно было еще купить пару тетрадок и карандаш.
Стирать же можно и хлебным мякишем. Но тогда Григорий и вовсе
останется без денег.
Н-да. Хорош беглец. Никакой подготовки. Может, ну его, дуростью
маяться? Едва эта мысль пронеслась в голове, как перед взором
предстала морская гладь, ветер, упруго дующий в лицо, и форштевень,
несущий впереди себя бурун. А в противовес — светлая комната с
большими окнами, выходящими в сад, и он, с постным лицом стоящий у
мольберта. Да ну к ляду!