«Я болен, я просто болен, это такая же болезнь, как и всякая другая, и в ней нет ничего постыдного». Павлуша как мантру повторял эти слова по пути на сеанс.
Внезапно его затошнило. Сигареты кончились, зато они унесли с собой часть волнения. Он остановился и сел на лавочку. Мысль побежала дальше, и он стал воображать себе кабинет психолога. Начертил кушетку, кипы бумажных салфеток для особенно слезливых… «Хоть бы они мне не понадобились, будь они неладны!» Приятная и доверительная атмосфера, как показывают в фильмах, нарисовалась перед взором Павлуши.
Когда он заходил в старинное здание социального центра, машинально засунул руки в карман в поисках сигарет, но ничего не нащупал. Большой палец правой руки задергался с немалой амплитудой. Волнение накрыло с новой силой. Он хотел убежать отсюда, хлопнуть дверью и бежать, бежать, бежать. Но куда ему было бежать? К Лицу?
Надо же было выяснить, не сумасшедший ли он. Павлуша был готов потерпеть, высунул руки из карманов и схватил левой ладонью правую. Когда он послушно постучал в кабинет номер четыре, как ему было велено по телефону, его отпустило. Он похвалил себя за то, что он здесь, что борется, и в нем появилось даже некое подобие радости.
Дверь открыла женщина, открыто улыбнулась и пригласила войти. Она ему понравилась, прямо в ту секунду, когда улыбнулась. Во-первых, Павлуше редко кто улыбался, во-вторых, ему стало не так страшно: он увидел, что она хромает, что она толста и неопрятна, а значит, не так и отвратительны будут её насмешки. Сама-то она тоже пади не с голливудских холмов спустилась.
И интерьер кабинета облегчил болезненный спазм Павлуши: он был безобразен. Трухлявая комнатёнка, не имевшая ничего общего с начерченными в воображении картинками. Только кипы книг по психологии, но не в аккуратных шкафчиках, а разбросанные стопками то тут, то там. Два старых протёртых матерчатых стула были потрёпаны жизнью больше, чем его дед. А дед, на минуточку, три раза банкротился до состояния бомжа, переболел всеми возможными болезнями и успел поработать в десяти профессиях. У стола в углу не было одной ножки, её заменял стул и очередная стопка книг. Штукатурка на стенах облупилась, хотя с потолка выглядывала старинная лепнина, стыдясь неприглядного окружения. Пахло затхлостью, отчаянием, старой жёлтой бумагой и почему-то бабушкой.