На фронт мой отец, за младостью лет, не попал, а вот в послевоенной Германии ему послужить удалось. Красив он был всю свою жизнь, а в молодости – особенно. Военная выправка, шинель, накинутая на плечи, орлиный взгляд. Вот прямо артист. Нравом отличался свободолюбивым. Любил читать, отлично рисовал. После службы в армии хотел поступить в Академию художеств в Ленинграде, но что-то не сложилось. Пошёл работать на завод «Красный Выборжец», откуда и был призван на срочную службу. Отслужив, подался на целину, по комсомольскому призыву. Там и встретил свою землячку, мою будущую маму.
Молодые вернулись с целины и обосновались в областной столице, тогда ещё, в честь всесоюзного старосты, называвшейся Калинином. Стали жить-поживать, а вернее – выживать. Сначала снимали жильё – поселились на чердаке деревянного купеческого особнячка в центре. С парижскими романтическими чердаками, конечно, ничего общего. Но окно комнатушки-пенала выходило в грушевый сад… Там и прошло моё золотое детство.
В начале 60-х родились дочки – мы с сестрой. Жилищные условия постепенно улучшались – с чердака в коммуналку, потом и в отдельную жилплощадь. За двухкомнатную квартиру в тихом-зелёном районе было отдано и здоровье, и былой артистизм, и изрядная доля природного свободолюбия. Только золотые руки и глаз художника остались прежними – искру божью извне не потушить. Работал отец на химическом производстве, аппаратчиком во вредном цеху. Как он выражался: «двадцать лет в противогазе».
Как и все советские мужчины, частенько выпивал. Домашнее хозяйство, однако, содержал в полном порядке. Всё было прикручено, починено, припаяно, приклеено, всё работало. Не только у нас, но и у соседей.
А уж когда появилась дача! … Тут нашлось применение не только золотым рукам, но и инженерной мысли. И пронесённому через тяжёлые времена чувству прекрасного. Такого красивого, аккуратного домика (построенного в 80-е «из того, что было») нет ни у кого на нашей улице. Да и во всём СНТ.
Дочкам, то есть нам, было дадено высшее образование (а кому-то и второе), свобода выбора жизненного пути не ограничивалась. Да и как её ограничишь-то, вольные гены ведь пальцем не стереть. Иногда папа, глядя на меня, произносил «вылитая баба Шура». (Да, да, та самая, которая милиционера самоваром приложила).