К тому времени, как я выхожу из туалета, мои коллеги уже прибыли и, рассевшись в общей комнате, хихикают за чашкой чая.
– Боже мой, это что-то с чем-то! Она вообще бесстыжая! И мокрая, как мышь! – Энди аж захлебывается от смеха. Ей двадцать семь лет, но она все никак не выйдет из школьной фазы «ах, я вся такая странная и необычная». Кроме того, она так и не выросла из главной вредины на детской площадке. Одета она в специально поношенную блузку с обожженным низом, а вокруг шеи у нее красуется кожаный черный ремешок с тяжелым металлическим кольцом. Если бы мы все еще были в школе, она травила бы меня за то, что я слушаю Тейлор Свифт, потому что любой «мейнстрим – это продукт капитализма, придуманный, чтобы промыть тебе мозги». Да, кстати, она покупает свои стразы на «Амазоне».
– Джулс из пресс-офиса рассказала мне, что видела, как она его домогалась. Глазки строила и все такое. Вот стыдоба-то! – Саманта не в силах продолжать, задыхаясь от хохота. Она у нас любительница поиграть в испорченный телефон – каждый день Саманта является на работу со своей сумкой от Paul’s Boutique, в которой, кажется, таскает сплетни, которые там, в ярко-розовых недрах, каким-то непостижимым образом превращаются в сюжет очередной драматической мыльной оперы.
Мое нутро подсказывает, что они говорят обо мне. Они меня еще не видят, но у меня сразу подводит живот, и я подумываю, не смыться ли мне обратно в туалет. Как только я начинаю медленно отходить, в комнату врывается Кевин. Дверь хлопает так сильно, что хлопья желтой краски отлетают от стены и падают на пол. Мои коллеги дружно поворачиваются на шум и видят меня, замешкавшуюся в углу. Энди смотрит на свою подельницу и прыскает в ладошку.
Энди всегда была чуть зловреднее остальных. Саманта однажды проговорилась, что ей нравится Брэн, – мы с ним тогда еще встречались. Он приходил со мной на несколько корпоративов в качестве моральной поддержки, и Энди умудрилась убедить себя, что ей он подходит больше, чем такой, как я. К счастью для меня – или, как оказалось, к несчастью, – она, похоже, единственная девушка, которую он отверг, и, разумеется, за это она меня теперь страшно презирает. Впрочем, презрение не мешало ей все время ошиваться рядом, когда он забирал меня с работы, а также бомбардировать его пьяными эсэмэсками ни свет ни заря. Меня все еще слегка подташнивает, когда я вижу Саманту, однако мне никогда не хватало смелости высказать ей все, что я думаю. Как оказалось, гораздо проще набраться уверенности и высказать все тому, кто по роду службы не имеет права ни двигаться, ни говорить.