Некую форму такого страдания наверняка испытывал и Эрих фон Фалькенхайн. Вряд ли убийства и смерти приносили ему какое-то удовольствие. Его замысел устроить под Верденом ту кровокачку, сколь бы жуткой и образной эта метафора ни была, – это вовсе не замысел убивать просто ради убийства. Фалькенхайн, конечно, воображал, будто его кровокачка – это механизм, который поможет закончить войну. Назначением его кровокачки было, видимо, измотать французскую армию до того состояния, что французы, как говорится, просто бы выкинули белый флаг. Французский народ был бы сыт всем этим по горло. Политики добивались бы прекращения огня и предлагали бы какие-то условия мира. Может, французы сходу признали бы поражение. Или французские солдаты взбунтовались бы и сложили оружие, увидев, сколько их боевых товарищей истекли кровью под Верденом. В воображении Эриха фон Фалькенхайна все эти варианты исхода, как следует полагать, отнюдь не были невозможными. В своих мемуарах, о которых мне только рассказывали, а сам я их не читал, и в позднейших трактатах про Первую мировую и, в частности, про Верден, которых я не читал тоже, Фалькенхайн делает множество заявлений в таком духе.
В августе 1916 года Вильгельм II освободил Фалькенхайна от обязанностей командующего немецкой армией – по большей части из-за битвы при Вердене, которая считалась его неудачей. Тот сразу или почти что сразу взялся за писанину. Как и большинство военных, он писал, чтобы объясниться и оправдаться. Писал, чтобы обосновать свои поступки для анналов истории. В 1922‐м Эриха фон Фалькенхайна не стало. В текстах, написанных примерно за пятилетний период между смещением с поста и кончиной, он пытался объяснить, что целью его ужасающей стратегии при Вердене было вообще-то окончить войну поскорее. Верденская кровокачка, с точки зрения Фалькенхайна, перекачивала вдобавок и милосердие. Вся эта машина для убийств была задумана лишь затем, чтобы прекратить убийства.
В стратегии Фалькенхайна, которую тот применил под Верденом, и вправду была ясная логика. Насколько эта стратегия была дальновидной и какими тактическими мерами воплощалась в жизнь – про это можно вести изощренные дебаты (их уже много вели и ведут поныне). Рассуждать про эти дебаты я не хочу, да и не слишком-то мне они интересны.