, свежие овощи, латунный
тхали. Шри Яшода Маи и Кришнапрем поочередно готовили пищу, а помогал им какой-нибудь сопровождающий, житель
ашрама.
Однажды мой муж-ученый не удержался и стал в шутку, хотя и с любовью, поддразнивать Гопала – так мы стали тогда называть Шри Кришнапрема. «Если бы моя овдовевшая бабушка стала соблюдать все эти ритуалы, – заявил он, – я бы мог это понять. Но у вас совсем другая история жизни. Когда учились в Кембридже, вы, должно быть, частенько ели говядину! Как вам удается соблюдать такие ортодоксальные ограничения?»
Гопала это совсем не рассердило. Он рассмеялся и ответил так, что сразу завоевал наше уважение (мой муж больше никогда не шутил по этому поводу): «Во-первых, я уверен, что в нашу эпоху безразличия ко всем общественным и индивидуальным ограничениям любая самодисциплина, внешняя или внутренняя, приносит большую пользу. Кроме того, получается, что такой путь проложили мои предшественники, достигшие цели. Разве я могу, едва ступив на этот путь, сказать: „Я буду делать это, но не другое, принимаю только эту практику?“ Я принимаю всё». И он в самом деле так жил.
Когда он бывал у нас в гостях, наши беседы никогда не были формальными, напыщенными, не превращались в споры; мы затрагивали удивительно широкий спектр тем. Он умел поразительно четко и планомерно обобщать сказанное и приходить к убедительным выводам. Буддизм и теософия (ранние увлечения, которые привели его в Индию) продолжали занимать определенное место в его размышлениях. Гнозис Плотина и греческих неоплатоников, символы, мифы, сны и их психологический смысл, суфийские мистики, возможно, Уайтхед или Пьер Тейяр де Шарден были для него источником поразительных сравнений и параллелей. Он также говорил о Шанкаре и философии адвайты, опираясь на свой личный опыт исследования оригинальных санскритских текстов. Мне запомнился его комментарий: «Сдается мне, Сат-Чит-Ананду сложно любить! Адвайтисты, похоже, довольно сухие люди». Будучи бхактой, он, конечно, соотносил всё с Господом Кришной – Тхакуром; так он называл Его.
Спокойную и глубокомысленную атмосферу Миртолы не разрешалось нарушать ни газетам, ни радио, поэтому во время своих периодических неизбежных поездок на равнины Кришнапрем казался человеком, прилетевшим с другой планеты. Он отказывался связываться с проблемами этого мира. Да и зачем, если он сознательно отошел от мира? У него была одна цель – «попасть в мишень Бессмертного стрелой „я“, отточив ее медитацией, и соединиться с Ним». Он с чувством отмечал, что мы – последнее звено, связывающее его с миром.