Даша чувствовала себя прекрасно, она порхала как бабочка, однако было одно, но, её беременность. Ввиду стрессовой ситуации и своей полноты, она поняла это только через три месяца, а последней просьбой Марии Николаевны было оставить ребенка.
Странно было и другое, Дашу отправили в академический отпуск, но не выселили из общаги и даже платили зарплату приписав её к бухгалтерии на работу с бумажками, кто-то её сверху оберегал.
Даша знала, что отец её будущего ребёнка секретный пациент, но для всех это был выдуманный и бросивший её ухажёр.
Так же Дашу расстроила тайно узнанная информация от её сменщицы Гали, пациент неожиданно умер, его кремировали уже по-настоящему, его тело стало реально токсичным. Даша, пользуясь уже доступом к бумагам Билалова узнала, его данные: Владимир Сергеевич Горин, 38 лет, простой электромонтажник из Ульяновска, Женат двое детей. Из этих же документов, стало известно, о его повышенном уровне регенерации, как и причина смерти, острая сердечно-сосудистая недостаточность, в которую Даша естественно не поверила. Клятва Флоренс Найтингейл, конечно, не клятва Гиппократа, однако даже на этом уровне она поняла, что это стандартная отписка, для нее Вова оставался загадкой. Третий триместр беременности был самым тяжелым, даже самый известный Акушер-гинеколог Валентин Лаптев был поставлен в сложную ситуацию. Даша догадывалась о причине, связанной скорее всего с отцом, но верила в рождение здорового мальчика, тем более она уже дала ему имя «Владимир Владимирович Горбунов». Даша посещала Юлю, до последнего момента, однако беременную её перестали пускать в Инфекционную Больницу и даже Главврач Севастьянов не мог помочь в этом вопросе. Однако, Юля выведала тайну отца будущего ребёнка. Даша рассказала всё, тем более состояние Юли не предвещало хорошего. Сейчас они созванивались только раз в неделю, Юле было тяжело даже дойти до аппарата, да и Дашу постоянно обследовали, она практически жила: то в женской консультации, то в поликлинике. Неизвестная сила, поддерживала Дашу, кто это был она не знала: общежитие, работа, да и к Лаптеву так просто с улицы было не попасть, ей как то всё это легко доставалось.
Вова испытывал только боль, сильную разрывающую боль, постоянную взрывную боль… Стон: «Я умер? Если есть боль, если я могу эту боль осознать, то скорее нет и где белый туннель и апостолы. Нет, я жив если могу мыслить, что тогда кома, да… кома. Я в коме в глухой темной коме».