Потом, во сне, из теплого вагона Вика перенеслась уже в село, в дом прабабушки и прадедушки. Мрачный, старый дом, с чужими запахами и вещами, высокое крыльцо и поезда, поезда… Казалось, железная дорога проходила прямо за стеной: ночью медленно нарастал тяжелый шум, потом яркий свет охватывал комнату, где они спали с бабушкой, ощупывал каждый предмет, и груженый товарняк исчезал, громыхая и возвращая тишину до следующего поезда. Дом звенел, кряхтел и, казалось, шатался из стороны в сторону. Вика так и не смогла привыкнуть к этим ночным поездам, в первые ночи чуть не кричала от грохота. Зато днем можно было положить на рельсы монетку и искать ее после поезда, абсолютно гладкую, идеальную. А еще махать машинистам и радоваться, когда они дают веселый приветственный гудок. И все уже не так страшно и мрачно, как ночью.
Где-то рядом была речка. Бабушка водила туда Вику, показывала места, где выросла. Речка замерзла и покрылась зеленым мутным льдом. Где-то удили рыбу, дети баловались и катались, а Вика очень боялась ходить по этому льду, ей казалось, он вот-вот пойдет трещинами, проломится, а до берега ой как далеко, и она окажется в ледяной страшной воде с водорослями. В ее краях таких морозов не было, и таких льдов тоже. Бабушка смеялась и уговаривала пройтись еще. К речке подползал песчаный пляж. Сейчас, зимой, он выглядел неприветливым, пустынным, словно хотел, чтобы все отстали и дали отдохнуть от летней суеты. В памяти отложились перевернутые лодки, брошенные как попало на берегу. Веяло от них какой-то тоской и потерянностью.
Приснились и родители бабушки: прадедушка, высокий, сильный, с белыми волосами, и прабабушка, добрая, немного грузная, с пучком седых волос на голове. В той поездке Вика их побаивалась – чужие люди, но в доме бабушки любила разглядывать альбомы с черно-белыми четкими фотографиями бабушкиной родни. Вроде совсем незнакомые люди вокруг любимой бабушки, серьезные, прямые, но какое-то неуловимое сходство между ними всеми, какая-то объединяющая черта. Открываешь – и сразу видно: семья.
Проснувшись утром задолго до будильника, Вика плакала. Этот сон, с поездом, сопками, льдом, ощущением себя ребенком пробудил и вытащил наружу чувства, о которых она и не подозревала. Оказалось, Вика очень скучает по бабушке и уже покойному дедушке, по детству и такой беззаботности в их доме. Это было место уюта, где каждая вещь несла в себе историю. Старый столетний дом с мраморными лестницами и высоченными, под три метра, потолками. Дом, который за прошедший век много раз перекраивали, достраивали и переделывали, превратив в скучную и ничем не приметную четырехэтажку, если смотреть снаружи. Дом старел, но держался молодцом, с удивлением всматривался в жильцов и как будто задавался вопросом, куда же подевались предыдущие. По деревянным перилам в подъезде Вика с лучшим другом любили съезжать вниз, всегда рискуя порвать одежду; каждая ступенька и каждая трещина или выбоина на ней были знакомы чуть ли не с рождения; каждая дверь в квартиру несла в себе историю живущих там поколений. Квартира бабушки с длинным коридором и комнатами по одной стороне – наследство коммунального прошлого. По этому почти бесконечному коридору так весело было бегать, раздражая соседей внизу. На все возмущения соседки снизу бабушка всегда стояла стеной за свободу и только разводила руками: «Ну что с них возьмешь, это ж дети».