В час предутренний, ранний.
Когда всё живое
Безмятежно и сладостно спит.
Одна лишь заря
В нежно – розовом пеньюаре
Словно девица красная…
Над землею встает.
Соловей-проказник,
Словно парень, безумно влюбленный,
От стесненья забился
В ракитовый куст.
И выдаёт такие чудные трели,
Что, слушая их,
Закипает как в юности,
Ныне остывшая кровь.
Сорока
Я очень любила и поныне люблю молоко. В каком бы оно состоянии не было. Парное, только что подоишь и тут же кружку с пенкой. Или холодное, только что принесенное из погреба. Со сливками поверху. Пальцем проведешь по краю, отделяя верхний слой сливок и…
Ещё лучше топленое, с пенкой. Вкуснятина!
А простокваша? Прохладная, да немножко с сахарком?
Как хорошо угоститься ею в жаркую пору. Слов нет.
Мясо ем очень мало и не тоскую об нем. А вот молоко! Может родители меня по этому случаю из города увезли в деревню?
Первый год мы жили у дедушки с бабушкой, у них была корова черной масти, звали её Роза. Потом родители отделились от стариков, построив дом на лугах. На хуторке. Коровы своей не было, и брали мы его у Прасковьи Ивановны и Фёдора Тихоновича.
Дадут нам трёхлитровую банку – мне это только на полдня. Отец работал на конном дворе, конюхом. Мама разнорабочей.
Однажды, ранней весной, он пришел с конного двора, и жалуется: Ночью Сорока ожеребилась, и принесла мёртвого жеребёнка. А вымя полное. Незнаю, что и делать.
Мама говорит: Да ты подой её.
Отец взял небольшую кастрюлю и направился на конный двор, а я увязалась за ним, охота посмотреть, как это папка будет доить лошадь.