Время близилось к полуночи. Сазонов ждал Пурталеса. Он прекрасно понимал, что германский посол везет ему объявление войны.
И вот в гулкой тишине огромного здания раздались шаги. Пора. Сазонов встал из-за стола. В кабинет вошел секретарь, доложил:
– Его превосходительство посол Германии, граф Фридрих Пурталес.
Сразу вслед за секретарем в кабинет как-то боком вошел Пурталес. Глаза его лихорадочно блестели, на бледном лице горели малиновые пятна. Прямо с порога германский посол заявил:
– Мое правительство поручило мне узнать, готово ли российское правительство дать благоприятный ответ на ноту от 31 июля.
Сазонов очень спокойно произнес заранее заготовленную фразу:
– Объявленная общая мобилизация не может быть отменена, но Россия не отказывается продолжать переговоры.
Пурталес сделал несколько шагов вперед, достал из кармана какую-то бумагу и повторил вопрос:
– Готова ли Россия отменить мобилизацию?
– Нет, – ответил Сазонов.
Пурталес, почти задыхаясь от волнения, задал вопрос в третий раз.
– Осознаете ли вы в полной мере тяжкие последствия, к которым может привести отказ России согласиться на требование Германии об отмене мобилизации?
– У меня нет другого ответа, – твердо сказал Сазонов.
– В таком случае, – голос Пурталеса дрожал, – я должен вручить господину министру следующий документ.
Дрожащими руками он передал Сазонову сложенные листы – ноту об объявлении войны, – отошел к окну и закрыл лицо руками. Разворачивая бумаги, Сазонов с удивлением услышал глухие звуки рыданий – у Пурталеса не выдержали нервы.
Нота содержала сразу два варианта текста: первый – на случай, если Россия согласится остановить мобилизацию, второй – если откажется. Они оказались соединены в одном документе по оплошности германского посольства в Санкт-Петербурге. Но в обоих вариантах, то есть независимо от полученного ответа, Германия объявляла России войну.
Пока Сазонов читал документ, Пурталесу удалось кое-как успокоиться. Он подошел к Сазонову, обнял его и быстро вышел из кабинета.
Чтобы дойти до Зимнего дворца, Сазонову понадобилось бы только пересечь площадь. Но императора в Зимнем не было: несколько лет назад царская семья покинула Санкт-Петербург и жила в Екатерининском дворце Царского Села. Вечером 1 августа, когда Николай II возвратился после Всенощной в Феодоровском соборе, ему доложили о ноте германского правительства и объявлении войны. Государь немедленно отправил еще одну телеграмму императору Вильгельму. Она также осталась без ответа.