– Некоторым фейри не нравятся Терли? – неторопливо произношу я, пытаясь осознать, на что намекает Эстелия.
– Некоторые вас возненавидят. Примут за врага, которого нужно прикончить. Их слишком долго пичкали ложью о вашей семье, а другие совсем о вас позабыли. Монархия постаралась стереть из летописи вашу семью, сделать ваш род малозначимым для нашего королевства. Но Энвинн разделился. – Эстелия скрещивает на груди руки и прислоняется к большой раковине, кран которой украшен хрустальными ручками. – Минули сотни лет с тех пор, как на троне сидели Терли, но мы, лоялисты, помним. Мы верим в тот порядок. В Эннвине тогда царил мир, а наша земля и магия процветали. Сайра своим появлением покончила с войной. Объединила фейри. Многие из нас помнят золотой век, который наступил, когда ее короновали.
Я хмурюсь. Звучит хорошо, и я не понимаю, почему кто-то восстал против Терли. Не понимаю, за что меня можно ненавидеть.
– Но этот порядок наследования изменился в Эннвине несколько веков назад, когда один из Терли не захотел править, – говорит Турсил, и я перевожу взгляд на него. Он сидит напротив меня, положив локти на стол. – Все в Эннвине были потрясены, когда вместо него короновали нового преемника. С тех пор трон занимают Кэррики.
Это имя беспокоит меня так же, как оторвавшаяся нитка на рукаве, которая щекочет кожу.
– И с каждой новой коронацией Кэррика Эннвин все больше теряет тот сложившийся уклад, – с горечью в голосе говорит Ненет, сев рядом со мной и снова беря в руки чашку.
– Хуже всего было, когда правил Тиминнор Кэррик, – говорит Эстелия.
Турсил качает головой.
– Не знаю. Его внук Тайек – чертова угроза.
– Чем же они так плохи? – осторожно спрашиваю я.
– Они обложили всех ужасными налогами, – говорит Турсил. – С каждым годом доят из нас все больше и больше, вынуждая выживать. Они заставляют фейри, наделенных магической силой, служить монархии. Наводнили наши города королевской стражей.
– Но Тимминор поступил хуже всех, – возражает Эстелия. – Это он посеял ненависть к ореанцам. Призвал фейри вернуться в Эннвин, разделил семьи. Вынудил нас ненавидеть их и считать ничтожествами. Но по-настоящему он сгубил Эннвин, когда приказал разрушить мост.
Я округляю глаза.
– Мост Лемурии?
– Он самый, – кивнув, говорит она. – И с той поры Эннвин чахнет.