– Теть Оль! Теть Оль, мы идем на машинки? – дергал ее за рукав Мансур.
Какой-то чужой мальчик. Зачем она держит его за руку? Темные, чуть раскосые глаза, черные, жесткие волосы, смуглая кожа – ничего общего с ее Степашкой. Ничего общего с ней. Зачем она обнимает и целует не того ребенка? Зачем с ним катается на чертовом колесе? Почему не со своим сыном?
– Нет. Мы никуда больше не пойдем, – оборвала Мансура Ольга.
Мальчик, впервые услышавший в голосе любимой тети Оли жесткие ноты, спорить не стал, пошел из парка, торопливо перебирая своими коротенькими ножками, чтобы поспеть за широким и быстрым Ольгиным шагом.
– Мне срочно нужно домой, – все, что сказала Ольга растерянной Гуле.
Она собрала свои вещи. За вычетом платьев Гульноры, которые остались висеть в шкафу – чужого, спасибо, не надо, вещей оказалось немного.
– Гуль, дай денег на билет.
– Нэ дам, – воспротивилась Гульнора. – Ты нас подставляешь. Работать некому, ты уезжать. Где я тебе до конца дня кого найду?
– Гуль, но я ж и так без денег все эти месяцы пахала. Хотя бы на билет себе заработала или нет? – уставясь в пол, спросила Ольга.
– Нэ! Нэ! Нэ! – чуть ли не кричала Гуля. – Ничего нэ заработала. Мансура до слез довела. Шавкат вечером придет, у него ынфарк будет.
Мансур выглядывал из комнаты и хлюпал носом, готовый разреветься, но пока не понимал, по какому поводу слезы лить и стоит ли.
– Аааааа! – вдруг застонала Гуля, осела на пол, схватилась за грудь. – У меня молоко пропало. Аааа. Вот что ты наделала со мной.
Ольга сама кормила грудью и понимала, что вот так резко, да еще и по такой незначительной причине молоко у женщины пропасть не может. Манипуляция. Молочная манипуляция кормящей женщины.
– Ладно. Не хочешь давать, не надо. Сама найду. Прощай. Шавкату привет. И спасибо вам за все. Не обижайся, мне правда очень надо.
Ольга тщательно проговаривала слова, словно стараясь не забыть ничего, сказать все, что нужно говорить в таких ситуациях. Смотрела в пол, а тот убегал из-под ног. Положила ключи на тумбочку и вышла, осторожно закрыв за собой дверь. Лишь бы не хлопнуть, а то совсем некрасиво получится.
Уже на улице Ольгу догнала Зухра, неловко сунула ей в руку тысячу рублей. Бросила:
– Мама сказала передать.
А потом стояла и смотрела вслед этой чужой женщине: лишь бы та не передумала, лишь бы та не вернулась в их дом. Лишь когда чужачка в конце длинной улицы свернула за угол – направо, в сторону вокзала, – Зухра улыбнулась и побежала вприпрыжку к своим. Теперь можно Мансура за уши потрепать. Или пощекотать. Да, пожалуй, пощекотать.