– Понятно, – сказал я.
– А сейчас мы построили еще более мощную крепость, которую не сможет взять никто, – заявил усач.
– Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал… – пропел кто-то на классическом греческом языке. – Неужели существует такой город, который смог бы устоять при осаде? – продолжил тот же голос.
Я оглянулся, но в непосредственной близости от меня был только старик в пурпурном плаще, и его рот выглядел так, словно он никогда и никому не вымолвил ни слова, хотя при этом он не был похож на человека, которому нечего сказать. Напротив, казалось, ему есть о чем поговорить, но он умышленно молчит, чтобы произвести впечатление серьезного и важного. Зачастую люди воображают, что молчание это признак того, что молчащий принимает решения о чем-то значительном или же глубоко обдумывает смысл жизни. Впрочем, так оно и есть.
– Вы рады, что освободили свою страну от турок? – спросил я усатого серба по-сербски. Мое знание языка, совершенно очевидно, поразило его, он с изумлением глянул на меня, а потом, растягивая паузу, взялся за кисет с табаком и начал набивать свою трубку. Конь его был спокойным, и серб просыпал не особенно много табака, в этом деле он был ловок.
– Как дела в аду? – услышал я вопрос регента вместо ответа серба.
Я сказал:
– В аду холодно, потому что солнца там не бывало никогда. Там севернее, чем на севере. И там вечная ночь, без звезд и луны…
– Господин нечестивый, я всего лишь наемник, и мне приносит радость тот, кто больше платит, – отвечал усатый.
– …плащ черный, чернее темноты покрывает его, – продолжал я, – чтобы ни один луч солнца туда не пробился и не порадовал его обитателей.
– Мрачно, – кратко ответил регент.
– Да, там ничего не видно, – ответил я.
– Тогда это вовсе и не наказание, если нельзя ничего увидеть, – мудро заключил Вюртембергский.
– Ваше величество, король Сербии, совершенно достаточно просто знать, видеть необязательно.
– Но люди в большинстве своем глупы и знают только то, что видят, – не сдавался администратор.
– Так такие люди не в аду.
– Хм, – отреагировал Вюртембергский и замолчал.
Мне это было кстати, я смог продолжить разговор с усатым:
– А как тебя зовут, герой?
– Вук Исакович, господин нечестивый.
Стоило ему это произнести, как старик в пурпурном плаще пронзил его злобным взглядом, как будто усатый, произнеся свое имя, раскрыл какую-то тайну, тщательно хранившуюся и недоступную незнакомцам. Исакович вздрогнул, пришпорил коня, а потом замедлил движение, так что пурпурный оказался между нами. Было очевидно, что пурпурный взглядом запретил ему разговаривать со мной. Я задался вопросом, что же это за сила такая у пурпурного, если Исакович боится его больше, чем меня.