Тяжело тогда переживал эту встречу Задорнов. Но теперь-то, теперь? Ну, что он творит с Настей? Может у него, кровь в жилах разжижился? Ослеп?
– Что?! Что ты сказал? – Это он необдуманно, Насте сообщил о ранении Василия.
Если бы он вовремя ее не принял на руки, она бы, точно, упала перед ним на пыльную дорогу.
Помнится, когда он впервые узнал, Настя от Василия понесла, чуть было не наложил руку.
Теперь он, при встречах с Василием, молча помалкивает, пряча далеко свое истинное чувство к Насте, а тогда, два или три дня, не выходил из суппорта. Фарида даже перестала ему опускать водку.
– Хватит тебе. Хватит! Достаточно! – ругала его Фарида, обзывая дурнеем. – Спишь долго. Вот она ушла к женатому Василию. Учить все вас надо. Женщине зрелой, ты понимаешь! Хочется ребеночка. А ты что делал? Бегал, ловил хулиганов. Ушла она, Настя. Оставь ее.
Но как ее было оставлять? До него это не доходило. И теперь. Зачем он полез целовать безвольную, ослабевшую Настю? Та уже ничего не реагировала, тянула его вниз к земле и хныкала еще, от боли ниже живота. А он, этого не замечал, лез упорно к ее губам. Настя слабо упиралась, отталкивала его, локтями упираясь к его груди. В конце концов, оттолкнулась от него, вырвалась. И как в суппорте встала, не зная, куда ей бежать. В школу, где ее дети уже ждут, или обратно домой, к маме. Да и сам, Задорнов, вскоре пришел в себя. Бросил ей с ходу.
«Пошли, пошли…»
Потянул ее за руку к сельсовету, где его милицейский Уазик стоял.
–Больницу тебе надо. В больницу,– сказал он Насте, все еще упирающей. – Сейчас поедем в больницу. – И аргументируя, нажал на ее больное место. Знал, это ее отрезвит. – Ты хочешь родить? Так слушайся. Тут не далеко. Сама знаешь. Через лес и больница. Туда и обратно. Проветришься, а там сама решай.
… – Я черт подери,– потом он мне рассказывал, переживая заново эту драму. – Думал, Василий, честное слово, концы отдам. Она сзади меня, покряхтывает. Не комфортно ж сидеть там ей. А у меня от этого, волосы на дыбы. Не поверишь, все молитвы, которые помнил, читал, пока ехали, прошептал, – смеется он. – И вот, скоро она родит. Ты как после ранения?
– Сам видишь. Еще живой. А с Михайловичем, сам знаешь…
– Я был на его похоронах,– с грустью в голосе, говорит мне, Задорнов. – Суки. Не могли его спасти. Слишком он много знал, да и ты, выходит, Василий. Тетрадь ты его нашел?