Черт, как больно!
По телу скользит грязь, осыпается с меня, когда я приподнимаюсь на локтях. Рука касается чего-то мягкого: явно не грязи. Потом в тот же предмет упирается моя нога.
Скрежеща зубами от боли, я заставляю себя сесть. Вскрикиваю: тело болит в самых разных местах.
Сдерживай рвоту. Сдерживай рвоту!
Когда боль и тошнота проходят, я оглядываюсь вокруг. Сквозь туман в мозгу до меня доходит, что я сижу в недостроенном бассейне и что его уже засыпали землей. Но мое внимание привлекает не это.
Чуть дальше чем в метре от меня я вижу лицо, проглядывающее сквозь слой земли, словно только что пробившийся росток: рот приоткрыт, распахнутые глаза, безучастно смотрящие вдаль, припорошены почвой.
Мой взгляд блуждает вокруг, и у меня вырывается вскрик. Слева от меня из земли торчит нога и часть чьего-то туловища, справа – плечо и рука от другого тела.
Под рукой у меня что-то бугристое и довольно твердое. Я перевожу взгляд туда и тут же понимаю, что все это время опиралась на лицо жены мэра и два моих пальца уткнулись в ее зубы.
Крик вырывается у меня из груди, переходя в захлебывающиеся рыдания.
Боже правый!
Я отдергиваю руку, и дюжина мух взлетает, а потом вновь облепляет мертвое лицо.
Дочери этой женщины лежат рядом. Все они коекак присыпаны землей.
Их похоронили в едва зарытой могиле. Бросили умирать.
И меня вместе с ними.
Элоа…
Мой взгляд мечется по сторонам, отчаянно пытаясь отыскать женщину, которая приютила меня пять лет назад.
Я не вижу ее, но чем дольше осматриваюсь, тем отчетливее понимаю, что яма шевелится. Тут есть те, кто выжил в этом кошмаре, те, кто, как я, оказался погребен заживо.
И теперь, прислушавшись, я слышу их тихие предсмертные стоны. Это те из нас, кто еще жив, хотя, вероятно, ненадолго.
Мой разум яростно восстает против этой мысли.
Я хочу жить.
Я буду жить.
И тогда за все отомщу.
______
Не могу сказать, сколько минут проходит, прежде чем я заставляю себя встать. Все это время мне казалось, что кто-нибудь из людей Голода вот-вот выйдет убедиться, что мертвые действительно мертвы. И тогда всем моим трудам придет быстрый и безжалостный конец. Но никто не выходит.
Я отряхиваюсь от земли. Она везде: в волосах, на рубашке, на всей одежде, между пальцами ног и во рту. У меня не хватает храбрости взглянуть на раны на груди, иначе я наверняка увидела бы, что и они тоже забиты землей.