Он широкоплеч, и бронзовые доспехи, украшенные спиралевидными цветочными узорами, плотно облегают его мощный торс.
Вблизи его красота потрясает меня до глубины души.
Он гораздо, гораздо более потусторонний, чем я запомнила.
Как ни привлекательны черты лица Голода, как ни взволнована я, однако в душе у меня начинают пробиваться первые росточки настоящего страха.
Нужно было уходить со всеми остальными. Черт бы с ней, со встречей.
Голод проезжает мимо меня, не заметив. Его взгляд прикован к улице, лежащей перед ним. Меня окатывает волной облегчения, а следом, как ни странно, разочарования.
Я смотрю вслед ему и его коню, пока весь город ликует, делая вид, что конец света еще не настал, хотя это очевидный обман.
Я смотрю вслед, пока он не скрывается из виду.
Элоа берет меня за руку.
– Пора, Ана.
Задолго до того, как Голод и его черный конь ступили на улицы Лагуны, мы знали, что он придет. Он не мог не прийти.
За несколько недель до его появления десятки – а затем и сотни, и тысячи – людей проходили по большой дороге через наш город. Женщины, с которыми я работала в «Раскрашенном ангеле», шутили, что после притока новых клиентов еще несколько недель ходили с ногами колесом. Такое было время.
Но потом кое-кто из этих пришельцев начал кое-что рассказывать. О засыхающем на лозах винограде, о странных растениях, способных раздавить взрослого мужчину, и еще о том, что сам воздух словно бы стал другим.
– Бред несут, ублюдки хреновы, – бормотала Изабель, одна из моих ближайших подруг, слыша эти россказни.
Но я знала, что она неправа.
А потом Голод прислал в наш город гонца с требованиями. Всадник хотел бочки рома. Кувшины с маслом. Одежду, золото, еду и великолепный дом, чтобы в нем поселиться.
Мне, вообще-то, даже знать об этом не полагалось. Я и не узнала бы, наверное, если бы Антонио Оливейра, мэр города, не был моим постоянным клиентом.
Мы с Элоа идем молча. Я не могу сказать точно, что у нее в голове, но чем ближе мы подходим к дому мэра – дому, в котором будет жить Голод во время своего визита, – тем тяжелее оседает во мне тревога.
Мне бы сейчас собирать вещи и бежать – то, что я заставила пообещать своих подруг в борделе.
Элоа наконец нарушает молчание. Откашливается.
– Вот не думала, что он окажется таким…
– …ебабельным? – договариваю я за нее.