Но таковым притон бывал лишь в периоды затишья, когда здесь не было горланящих и смеющихся людей которые хоть как-то сглаживали его убогость своим присутствием. Оказываясь же здесь в полном одиночестве, вы словно оставались наедине с огромным чудовищем, стремящимся поглотить все живое на своем пути. Требовалось не мало воображения, или в крайнем случае равнодушия, чтобы не утонуть мыслями в этом болоте, не впитать его в себя, не стать им. Люди по воле случая оказавшиеся участниками наших празднеств и впервые попавшие в стены этого "храма" старались как можно скорее покинуть его, и на следующее утро обыкновенно исчезали, даже не назвав нам своего имени. Исключением пожалуй была одна лишь особа, которая хоть и жила вместе с нами неделями, но так и осталась неизвестной. То была юная девушка, с черными как смоль волосами, ниспадающими до поясницы, всегда распущенными и чуть взъерошенными, что придавало ей сходство с ведьмой. Впрочем вся она была такая же как волосы, одно сплошное черное пятнышко, неизвестно по какой причине появившееся рядом с вами. На все вопросы она отвечала лишь смущенной улыбкой и недоумевающим взглядом ночного неба, сосредоточенного в двух небольших окружностях зрачков. На моей памяти она, её имени так никто и не узнал, заговаривала лишь единожды и этот голос, глухой и хриплый, более похожий на свист с коим воздух покидает простреленное легкое, поразил всех присутствующих. С тех самых пор я, и до того подозревавший, что её молчание является следствием душевного заболевания, более не сомневался в безумии этой девушки.
Второй отличительной чертой этой странной особы была какая-то чудовищная невосприимчивость к спиртному, что еще более настораживало не только меня, но и остальных.
– Представляешь, – заговорил об этом мой приятель, не стеснявшийся показаться малодушным – пошел я ночью в уборную, а она сидит одна на кухне и вино пьет. Я от удивления остановился в дверях и на неё смотрю, глаз оторвать не могу. Эта же ведьма, улыбнулась, а сама ни в одном глазу. Мне даже страшно стало, часа два уснуть не мог.
– А что это ты так струсил? – спросил я, прикидываясь беспечным.
– Как что? Она весь день наравне с нами пила и хоть бы хны, сидит себе и дальше винцо попивает, трезва как стеклышко. А кто знает, что на уме у этой молчуньи, возьмет да и перережет тебе горло. Странная она, очень странная.