Во дворе раздался шум.
– Санму́, ты дома? – позвал знакомый женский голос.
Джэу испуганно замолчала, а мама наклонилась к крошечному окну, бросая взгляд наружу. И побледнела.
– Задняя дверь, – шикнула она. – Живо!
Джэу метнулась наружу, выронив незамысловатые игрушки, но далеко уйти не смогла.
– Стой, про́клятая!
Монах грубо схватил ее за косу, так, что голова дернулась, как у тряпичной куклы. И вскоре он уже тащил ее к основному входу, где дожидался еще один воин.
Мама, прихрамывая, выскочила из дома, уставилась на соседку, пришедшую с монахами, и тотчас все поняла.
– Это все ты, ты! – оскалилась она и схватила рогатину, прислоненную к стене дома. Соседка отпрянула, в ужасе попятилась.
– Да ты что, Санму… В тебя что ли злой дух бон всели?..
Но она не договорила. Прежде чем монахи успели что-то сделать, мама ткнула предательницу в живот. Рогатина вонзилась прямо под ребра, и женщина закричала от боли. Ткань на глазах окрашивалась алым, а мама, неистово взвизгнув, выдернула рукоять и кинулась на монахов…
* * *
Джэу пришла в себя в каком-то узком переулке. Нахлынувшие воспоминания оглушили и ослепили ее, и некоторое время она просто сотрясалась в беззвучных рыданиях, перебирая последние драгоценные моменты вместе. Сначала отец… потом мать… она лишилась всех. Будьте вы прокляты, злобные ракшасы, равнодушные тэнгри, бессердечные монахи!
«Ненавижу их всех!»
Джэу стиснула зубы и вытерла слезы. Она должна быть сильной. Санму не плакала и не умоляла, как сегодня та женщина в переулке, не унижалась. Зарычав, как снежный лев, мама исступленно защищала ту единственную ценность, что у нее осталась – своего ребенка.
Больше Джэу никогда не видела свою мать. Монахи ловко скрутили ее и увели, чтобы посадить в каменный мешок при местном монастыре, как поступали со всеми преступниками и смертоубийцами. А саму Джэу сперва отмолили, стуча барабанами, размахивая вокруг нее дымящимися пучками трав и…
Она поморщилась от яркого воспоминания, от которого даже щека заныла.
А после обряда монахи вышвырнули ее за камни, что обозначали границу поселения, не дав с собой ни еды, ни теплой одежды. Всем было ясно, что девочка не выживет, так зачем же переводить добротные вещи.
И по сей день Джэу не знала, как долго в тот ужасный день бродила меж скал, не разбирая пути, размазывая по лицу слезы, оплакивая себя, свою семью, свою судьбу. Помнила лишь, что выла от страха и одиночества. И помнила, как ей вторили дикие звери…