– Уеду.
Я не оборачиваюсь. Вопреки всему, тётя Надя спит на моей кровати. Я не бужу её, все равно не хватит сил на то, чтобы уснуть. Просто сижу и смотрю в темноту, не зажигая света. Я опустошена изнутри. Внутри гулко и пусто, слегка кружится голова, как в похмелье. У меня и правда отходняк. После Бессоннова. И сколько буду отходить – не знаю. Знаю только, что справлюсь. Сумею. У меня есть опыт.
– Спать иди, бестолковая, – взмахивает руками тётя Надя. – Седьмой час!
На улице темно ещё. Тётя Надя пытливо смотрит на меня. Есть ли на мне следы поцелуев и рук Тимофея? Нет сил думать сейчас об этом. Я киваю, она одевается и уходит. Вяло думаю – надо ей сделать какой-нибудь подарок. Несколько вечеров сидела с Никой, а сегодня и половину ночи…
Завтра об этом подумаю. Бужу Нику.
– Малыш, – тихонько зову я. – Снежок. Пора в садик.
Она тянется за очками, надевает их и смотрит на меня недоуменно.
– Суббота, мама!
Я даже не знаю, какой день недели… но знаю, что не смогу сегодня сидеть дома. Я буду бояться, что Тимофей вернётся. Пусть пройдёт несколько дней. Пусть у нас обоих встанут мозги на место.
– Поехали куда угодно. Быстро собирай рюкзак, у нас будет приключение на выходные.
Это её просить не надо. С визгом вскакивает, и собирается так быстро, как никогда не собиралась в сад. Я прикидываю, куда можно поехать. В санаторий можно. Рядом, бюджетно. Будем принимать грязевые ванны, пить кислородные коктейли и болтать с пенсионерами. И главное – никаких бывших мужей.
Даже успеваю посмотреть несколько подходящих, собирая вещи. Хватаю свою сумку, дочери, а потом мы торопливо выходим из квартиры. На улице на удивление солнечно, а солнечные зимние дни это бич Ники – у неё очень чувствительные глаза и кожа.
– Больно! – тут же отзывается, словно читая мои мысли, она.
– Тёмные очки в рюкзаке, в машине достану, малыш, закрой глазки.
Я веду её, доверчиво закрывшую глаза, за руки, поднять не могу, мешают сумки. До машины остаётся несколько метров, когда путь нам преграждают. Я обречённо стону – именно этого я и боялась.
– Далеко собралась? – спрашивает он.
Затем переводит взгляд на Нику и самые противоречивые эмоции тенью скользят по замкнутому лицу. И Ника, не понимая, почему мы остановились, открывает глаза.
Я почти уехал. Сидел в три часа ночи в зале ожидания аэропорта, пил поганый кофе. На душе – срань. Нихрена не стало легче, хоть и убеждал себя, что станет. Опьянение её телом ушло, осталось жуткое похмелье. Я не хотел её вернуть. Сейчас, повзрослев на пять лет, но нисколько не поумнев, я просто хотел знать, зачем она так сделала. Я мало ей давал своей любви? Денег, стабильности? Секса? Она притворялась счастливой со мной?