– Сильнее? Он качок? – Голос мой дрогнул.
Тоня хохотнула.
– Он? Он скорее фарфоровая статуэтка. Столкнешь случайно – и разлетится на кусочки. Только вот у обычной статуэтки кусочки вновь не собираются. А этот гад из пепла восстанет.
Я сидел ни живой ни мертвый, не понимал, так ли много в ее словах правды.
«Это так сейчас о друзьях рассказывают? Если это ложь, то из чего она родилась? У всего же есть причины. Бог ты мой, да что же у нее в голове…»
– И правда, гады какие-то, – прошептал я.
Тоня посильнее обхватила руль уже двумя руками. Затянулась и, закашлявшись, выпустила облако дыма в окно. Я чуть подался вперед, словно чтобы усесться поудобнее. А сам взглянул на нее. И возликовал. Глаза ее улыбались.
– А можно еще вопрос? – спросил я.
– Не устал еще вопросы насущные выдумывать?
Тоня с наслаждением затянулась и выдохнула целый туман, которым можно было накрыть поле, дыма в мою сторону. Я закашлялся, чувствуя, как маленькие частички горького табака цеплялись за мое горло и, казалось, даже грудь изнутри царапали.
– А говорил, что нормально переносишь дым, – сказала она и отвернулась.
– Ну, просто мне в лицо еще никто не дымил, – фыркнул я.
Тоня сделала последнюю затяжку, выпустила на озаренную лимонно-оранжевым светом фонарей дорогу серый дым и выкинула сигарету, которую выкурила всего-то на половину.
– Ну. Что спросить опять хотел?
Я набрал в грудь побольше воздуха и закашлялся снова.
«За поездку и сам в курильщика превращусь», – подумалось мне.
– А почему ты всех тех, кто до меня был, отвергла?
Она посмотрела на меня, вздернула бровь и безмолвно потребовала объясниться.
– Ну, я про то, что ты же со мной поехала. Ты сказала, что я не первый. Почему я-то подошел, а те нет? – сбивчиво проговорил я.
Тоня улыбнулась почти по-человечески, но что-то внутреннее вновь удержало уголки ее губ от большого прыжка и остановило где-то на середине, превратив, наверное, достаточно милую улыбку в какой-то кислый оскал.
– А ты, как оказалось, больше всех мне подходишь. Вот и все.
Тут-то я уже не мог терпеть. Опустил окно до упора, высунулся на улицу и дышал. Дышал и все никак не мог надышаться. И все не понимал, отчего так грудь сдавило: то ли от табака ее, то ли от ответа, такого самодовольного и жуткого.
– А расскажи-ка теперь ты мне что-то. А то все я да я, – с каким-то удивительным наслаждением приказала Тоня.