Убрав кульки с сахаром и склянки с сиропом в буфет, она вытащила из чулана старую шелковую ширму с восточным рисунком – танцующие у горного озера журавли, – отгородила угол в комнате, установила там журнальный столик, лампу с оранжевым абажуром и попросила Каринэ сделать ей рекламу среди покупателей рынка. Мало-помалу к ней стали приходить все те же дамы сентиментально-мещанского типа, что когда-то много лет назад покупали у Калерии душистые подушечки саше или просили учить своих детей музыке и пению.
Сначала дамы шли плохо – стеснялись, жадничали, побаивались насмешек общественности, но после того как Серафима успокоила первую клиентку, доверительно сообщив, что муж ей больше не изменяет, а другой визитерше напророчила неожиданное богатство, клиентура потянулась несмелой, но неиссякаемой вереницей. Каждой хотелось услышать подтверждение того, что она – самая хорошая, добрая, отзывчивая и что ее счастье уже не за горами.
Серафима брала за сеанс дорого, так как надо было еще покупать кофе, но потом, заработав авторитет модной ворожеи, уже не стесняясь, заставляла многих клиенток приносить свой кофейный порошок, чтобы поскорей набрать нужную сумму. Она, конечно, побаивалась, что ее могут поймать за незаконную деятельность, поэтому просила клиенток никому не говорить, куда они идут и зачем, и если бы ее поймали за сеансом, придумала легенду – что к ней зашла на кофе с бисквитами дальняя родственница, о которой она давно ничего не слышала и мало что знала, а просто случайно встретила на рынке.
Хотя Серафима умела гадать по-настоящему, этого зачастую совсем не требовалось – стоило ей внимательно посмотреть на вошедшую даму, у нее само собой складывалось ощущение того, что говорить нужно, а чего не стоит, и как вести разговор, чтобы к ней пришли еще. При этом она была немногословна, сдержанна и терпелива, и ее ценили прежде всего за то, что она давала своим клиентам вволю выговориться. Она умела быстро ловить важные детали в одежде, обуви и манере говорить, скользила по встревоженным лицам своих собеседниц проницательным взглядом густо подведенных, как у Клеопатры, темно-ореховых глаз и тут же определяла главную проблему, над которой билась очередная посетительница, или ставила диагноз.
Вот, к примеру, если перед ней сидела девица неопределенных лет, нервно комкающая носовой платок в руках, не красавица, но и не дурнушка, было ясно, что она явно запустила себя, пренебрегала косметикой и редко смотрелась в зеркало, тем не менее пришла, чтобы узнать, сможет ли когда-нибудь выйти замуж. Ее диагноз – это, конечно, неврастения на почве комплекса неполноценности. Ей надо было просто помочь преобразиться – сначала изнутри, а потом снаружи – и поверить в себя, поэтому ей Серафима увлеченно рассказывала, медленно поворачивая чашку с гущей то одним, то другим боком к лампе с оранжевым абажуром: