Многие годы Виндзоры были уверены, что всеобщее преклонение сбило Эдуарда VIII с пути следования монаршему долгу не в меньшей степени, чем слабость характера. Он был не пригоден для роли правителя. Безответственный и неблагонадежный наследник престола к тому же симпатизировал нацистам. Рассуждая об ошибках Эдуарда, премьер-министр Уинстон Черчилль однажды метко сравнил его характер с цветком, который садоводы-любители называют «утренняя слава»[5] за то, что красота его угасает уже к полудню. После отречения герцог и герцогиня Виндзорские путешествовали по Франции и Соединенным Штатам, посещали замки и дворцы Европы, сорили деньгами, продолжая притворяться королевскими особами, и делали обескураживающие заявления. Иными словами, проблем от них было не меньше, чем если бы они остались в Соединенном Королевстве. Герцог много рассуждал о «нормальной работе», но королевская семья и британское правительство никак не могли решить, что хуже: если бывший король преуспеет в чем-то и создаст равное двору по значимости сосредоточение власти или если провалит начинание, опозорив тем самым монархию. Поэтому Эдуард и Уоллис продолжали пребывать в чистилище.
В период правления Георга V монархия, лишенная функций исполнительной власти, изобрела себя заново, превратившись в стража общественной морали нации и британского образа жизни. Все личное стало институциональным. В темные дни Второй мировой войны фотографии нуклеарной семьи его сына, короля Георга VI, служили символом борьбы добра со злом. Защита интересов самых близких – и их прямых потомков – стала основным (и подчас неоспоримым) приоритетом королевы-матери.
Король и королева верили, что иллюзию собственной значимости и стремление потворствовать опасным эмоциональным порывам Эдуарду внушило избыточное внимание общества. В особенный ужас их привело то, что он признался британскому народу в чувствах к Уоллис прямо во время трансляции в ходе отречения от престола. И без того сдержанную Елизавету растили в убеждении, что нужно всю жизнь возводить вокруг мыслей и чувств непоколебимые стены. За семьдесят лет правления Королева ни разу не давала интервью, и это сделало ее личность еще более загадочной. «Любой монарх, который вел бы себя более дружелюбно и открыто, сразу лишился бы этого особого очарования неприступности», – заметила как-то леди Элизабет Лонгфорд