«Откуда? – Удивилась дочь Горыныча. – Я никогда ими не пользовалась. Дыхнула огнём – и дрова загорелись. А вот теперь…»
Верка посмотрела по сторонам. Заметила в отдалении кучку веточек, Достала из рюкзачка лупу (зря она её, что ли таскает?) и вертела лупу до тих пор, пока не поймала луч солнца. Несколько долгих минут – и вот уже над веточками поднялся дымок, пробежали по веточкам лёгкие лепестки огонька…. Верка сгребла горящие веточки и осторожно отнесла в пещеру, положила в очаг, где уже лежали дрова, и вскоре в очаге гудело ровное пламя, и посвистывал чайник, и пахло травяным чаем и лежали на тарелке пирожки, прихваченные из дома.
Алла-Мария-Розамунда, выкупанная Веркой, причёсанная, напившись чаю, разлеглась на своём ложе, а Верка старательно заматывала её длинные шеи в разноцветные шарфы, невесть откуда взявшиеся в пещере.
Разомлевшая Филипповна щурила глаза с вертикальными зрачками и довольно булькала:
«Так зачем ты вообще ко мне пришла, Вера?»
«Ключ мне нужен. Золотой. Вот у Кащея была, один ключ получила, хожу, собираю остальные.»
«Ах, ключ! – вздохнула облегчённо Алла-Мария-Розамунда. – Так он в соседней пещере лежит! Ты как зайдёшь в неё, так сразу слева стол стоит, на столе шкатулка, а в шкатулке – ключик золотой. Возьми его и иди сюда.»
Верка зажгла факел от огня в очаге и пошла в другую пещеру, расположенную в глубине горы. Зашла – а там богатства видимо-невидимо! Сплошь всё золото, да камни самоцветные, шелка, да бархат, да украшения различные, и оружие дорогое, и ковры персидские, и шали кашемировые….
Разгорелись глаза у Верки, вот бы себе взять что-нибудь! Да только негоже доверие хозяйки не оправдать!
Потому вздохнула Верка, корону на голову примерила, в зеркало глянула, да и обратно всё положила. К Филипповне вернулась.
А та лежит, улыбается всеми тремя пастями, и уже небольшие язычки пламени у неё меж зубов проскакивают.
Увидела Алла-Мария-Розамунда трёхглавая Верку, и протянула ей шкатулку деревянную.
«Бери, это тебе за то, что и огонь разожгла, и искупала меня, и чаем с пирожками напоила. А коли будет у тебя ещё надобность в чём-то – приходи, всегда тебе рада буду!»
Тимофей, которой до этого сладко спал, свернувшись на огромном пузе Горынычевой дочери, спрыгнул на пол и как ни в чём не бывало, пошёл прочь из пещеры, гордо подняв хвост.