Потом всё стихло. Первое, о чём я подумал, – что вот сейчас раздастся взрыв и всё будет кончено. Страха не было, только мелькнула мысль: как же моя пятилетняя дочурка Маша это переживёт? Какое-то время стояла тишина, никто не шевелился, но взрыва не произошло и пожар в вертолёте тоже не начался.
В сумеречном свете я разглядел силуэт Петра, одного из наших лётчиков-вертолётчиков, который со своего места высунулся к нам:
– Народ, как вы там? Все живы? Подайте голоса.
– Я тут, – откликнулся Михалыч.
– Я, Андрей Бежин, тоже жив.
Серёжка молчал.
– Серёга, ты где? Яковлев? Что с тобой?
Из-под груды вещей раздался стон, но Сергей всё-таки, хоть и глухо, ответил:
– Я, Яковлев, тоже тут… Кажется, что-то сломал. – И он опять застонал.
Михалыч раздобыл где-то фонарь, и мы с ним, медленно раздвигая ящики и коробки, стали освобождать Сергея. На него свалился самый тяжёлый ящик, похоже с тушёнкой, упал прямо ему на грудь и придавил. Выбраться сам он не мог, лежал и старался молчать.
Через ящики к нам подлез Семён, второй лётчик:
– Что там с ним?
– Пока не знаем. Аптечка есть?
– Сейчас найду.
Мы растащили сбившийся в кучу груз, состоящий из ящиков, мешков и коробок, в разные стороны и соорудили из нескольких ящиков что-то наподобие лежанки. Нашёлся большой кусок брезента, положили его на это самодельное ложе и перенесли туда Сергея. Он снова застонал – похоже, у него были сломаны ключица и, наверное, ребро. Только бы оно не проткнуло ему лёгкое!
Михалыч протянул мне перекись водорода и бинт:
– Вытри лицо, у тебя на лбу здоровенная ссадина. Давай я обработаю.
У него самого была порезана рука, хорошо хоть несильно, и ободрана щека.
– Тогда считать мы стали раны, товарищей считать… – неловко пошутил я, вспоминая Лермонтова. – Давай сначала Серёгой займёмся.
Вертолётчики что-то крутили в кабине вертолёта, пытаясь понять, что произошло, и наладить связь. Как ни странно, оба они были целы и невредимы.
Михалыч ловко сделал Серёжке укол обезболивающего, и мы, невзирая на стоны и чертыхание, приподняли его и туго перебинтовали ему грудь и плечо эластичным бинтом – может быть, станет полегче. Дело было плохо! Сергей лежал, закусив губу от боли, и пытался не шевелиться. Я присел рядом с ним и вдруг усмехнулся про себя: «Представляю, как заверещит Светка и обложит нас матом, – (у Сергея жена была суровой женщиной, командиршей, и могла сильно приложить нецензурной лексикой), – а потом скажет, что двух таких болванов она в жизни не встречала».